Глаз бури

Вместе с софьиной благодарностью по кошачьей мордочке девушки пробежала какая-то мучительная гримаса.

– И вам спасибо. За деньги и совет. Чего ж… Коли б мы одного с вами положения были, могли б и иначе поговорить…

– Лиза!

– Прощайте, барышня, меня уж хозяйка заждалась.

Сначала вызывающе звенели чашки и блюдца. Потом лязгали ложки и другое столовое серебро, падающее, по-видимому, со стола. Потом ведерный самовар с грохотом опрокинулся на бок и покатился по полу. Не выдержав, Софи заглянула в кухню и недовольно поморщилась.

– Ольга, ну черт тебя побери! Сколько можно все ронять!

– Я, барышня Софья Павловна, взамуж выхожу! – едва ли не с вызовом заявила Ольга, ставя на место самовар и вытирая об фартук большие и красные руки, похожие на двух вареных раков, которые отчего-то все шевелили и шевелили клешнями. – Что вы на то скажете?

– Да ничего покуда не скажу, – Софи пожала плечами. – Пока не узнаю, за кого и когда ждать…

– За кого, за кого… За Калину Тимофеевича, ясно. За кого ж еще! – недовольно проворчала Ольга. Бог весть, какой реакции она ждала в ответ на свое заявление, но Софи ее явно разочаровала.

– И когда ж свадьба?

– Либо весной, после Пасхи, либо уж на осень отложить… Весной бы оно лучше, меньше ждать, да ведь родня… осенью свадьбы-то у нас по обычаю играют… Крестьяне мы…

– Калина Касторский – крестьянин? – удивилась Софи.

– А из каких вы думали? – подбоченилась Ольга.

– Да я никак не думала. По виду – дурак дураком… – машинально ответила Софи и тут же спохватилась. – Я не в смысле обидеть его, Оля!

– И что ж? Не всем умными быть, – вполне мирно заметила Ольга. – Кто-то и дураком хорошо проживет. А только Калина мой, если разобраться, не дурак. И происхождения духовного. Обеднели оне и стали крестьянствовать.

– А ты почем знаешь, что – духовного? Может, он врет тебе, для прикраса? – поддразнила горничную Софи.

– И вовсе не врет! – загорячилась Ольга. – Калина Тимофеевич и врать-то не умеет. У меня от тут и бумага имеется, на сохранении. От деда его родного. Документ по всей форме… От тут… Сейчас…

Ольга протянула Софи пожелтевший от времени лист. Софи развернула его, прочитала пару строк, написанных старинным каллиграфическим подчерком, по видимому, действительно в монастыре или семинарии, и зашлась хохотом.

– Ольга! Ты это читала?! – сквозь выступившие слезы спросила она у горничной.

– Грамоте не обучена, – с достоинством ответила Ольга. – Вы ж знаете. Чего пытать?

– А Калина? Сам Калина это читал?

– Калина Тимофеевич тоже грамоте не разумеет, но ему верный человек прочел.

– И что ж там? Слушай, я тебе прочту: «Касторский Филимон Агеев проходил фару и инфиму на своем коште, дошел до реторики и за непонятие и перерослостию уволен»…

– Точно, – удовлетворенно согласилась Ольга. – Так он мне и говорил. Не соврал, значит, верный человек. А вы…

– Оля! – удивилась Софи. – Да ты понимаешь ли, что я прочла?

– Понимаю небось, – с обидой сказала Ольга.

Софи вздохнула и вернула «документ» горничной.

В эту же минуту в прихожей послышался стук, потом удивленный голос кухарки. Для Туманова было еще рано, а гостей Софи не ждала. Разом позабыв о наследственно туповатом роде Касторских, Софи кинулась в прихожую.

Ирен, казалось, еще выросла и побледнела с их предыдущей встречи. Ее платье (подоспевшая Ольга помогла девочке раздеться) явно представляло собой один из перешитых нарядов Аннет и еще умножало неловкость непропорциональной, длинноногой и длиннорукой фигурки. Софи подумала, что достигнув пределов своего роста, Ирен, пожалуй, перерастет и ее, и даже Гришу. В руках Ирен держала огромную, нелепую картонку из-под шляпы.

– Ирен! Как ты здесь, теперь? С кем? С Гришей? С Аннет? С маман? Где они?

– Я одна…

– Но как же?! Что случилось? Мама? Братья?! Аня?! Николенька?!! Пожар?!!

Софи уже по лицу Ирен понимала, что несет чушь и надобно остановиться, что все эти ужасные предположения отражают, выплескивают лишь то, что внутри ее самой, ее ощущения, ожидание какой-то последней катастрофы, которая окончательно разрушит шаткое и хрупкое равновесие ее сегодняшнего мира. Сейчас, в присутствии серьезных глаз и умного, печального лица Ирен, Софи вдруг стало ясно, что она сама не только не боится, но едва ли не с лихорадочным нетерпением ждет того взрыва, который навсегда отбросит их с Тумановым далеко друга от друга и скроет его следы тем самым голодаевским туманом, из которого он когда-то и появился в ее жизни.

– Дома все в порядке. Меня Тимофей привез, – тихо сказала Ирен.

– Тимофей?! – искренне изумилась Софи, легко вспомнив серьезного, положительного, слегка даже занудливого мужика-кучера. – Не верится мне, чтоб он тебя повез!

– Он меня во всем слушается, потому что я его дочке младшей умереть не дала. Нехорошо, конечно, теперь этим пользоваться, но как мне иначе к тебе попасть было?

– Ты не дала умереть дочке Тимофея? Как это? – с любопытством спросила Софи, разом вспомнив странные рассказы Аннет об особенностях младшей сестры.