Глаз бури

Анна Сергеевна принимала в халате, который был удивительно роскошен и смотрелся на ней парадным одеянием. Весь пол комнаты был застелен голубым с бирюзой персидским ковром с глубоким ворсом, в котором утопала нога. Хозяйка была босиком. Прежде, чем она окончательно уселась то ли на низкой софе, то ли на высоких подушках, подобрав под себя смуглые ноги, Софи успела заметить серебряные колечки на пальчиках ее маленьких ступней и золотую цепочку с колокольчиком на лодыжке. И то, и другое необычное украшение показались ей очень милыми.

– Здравствуйте, Анна Сергеевна!

– Мне доложили об вас, Софья Павловна. Признаюсь, принимать не хотела, но… любопытно было взглянуть, – гортанно, но совершенно чисто по-русски сказала Саджун. – Как говорят в России, «любопытство сгубило кошку». Чему ж обязана честью?

– И как я вам показалась, любезная Анна Сергеевна? – осведомилась Софи, мигом ухватившись за произнесенную хозяйкой фразу.

– Ого! – усмехнулась Саджун. – Вам вправду интересно?

– Разумеется! Иначе я б и спрашивать не стала.

– Вы, пожалуй, красивы, но не в моем вкусе, если вы спрашивали об этом. Сложно было б ожидать совпадения, вы согласны? Если же глядеть вглубь, то… У вас в глазах то же бесстрашие обреченных, которое я уж много раз видала у западных людей… и у Михаэля. Вы, полагаю, в бога вашего не веруете?

– Полагаю, что нет.

– Вот, видимо, поэтому. У вас все здесь, по эту сторону, и каждая минута безвозвратна, к тому же зачастую не связана с другими. Несколько раз я слышала от русских, англичан и французов удивительную фразу, которая переводится практически одинаково. Вот она: «сделав то-то и то-то, я начинаю жизнь заново, с чистого листа…» Каково?

– Что ж в этом странного? – не поняла Софи.

– Глядите, – Саджун подняла глиняный светильник прихотливой формы, который мерцал в ее руке розоватым, приятным для глаз светом. – Вот человек. Привяжите к нему сто, тысячу, сто тысяч тонких веревочек. Пусть это будет комната, где он родился, его первый враг, лошадка, на которой он ездил в детстве, штаны, которые он сносил, пирожок, украденный в юности из кондитерской… Теперь несите его к выходу на улицу. Что будет?

– Веревочки потащатся следом, – разгадав метафору, сказала Софи.

– Именно, – удовлетворенно кивнула Саджун. – Какой «чистый лист»?! Мы тащим за собой груз наших свершений и ошибок в течении многих жизней. А вам хотелось бы избавляться от них едва ли не по понедельникам…

– Значит… По-вашему выходит, что Туманов… Михаэль, как вы его называете, никогда не сможет быть счастлив, и ту поганую веревочку, которую он с собой из детства тащит, никак отвязать нельзя? Я вам не верю!

– И правильно делаете, – неожиданно согласилась Софи. – Я думаю, что отсутствие смирения – сильная сторона западных людей. Она помогает им побеждать здесь, сейчас… Потом все равно вступает в действие закон дхармы, ибо перед ним все равны, но… победа-то уже одержана…

– И что ж? – теоретические рассуждения Анны Сергеевны были для Софи не слишком интересны. К тому же Софи уже утратила свою первоначальную напряженность, расслабилась, перестала бояться и ревновать. Даже раздражающий поначалу запах казался ей теперь вполне приятным.

Причина всего этого была до чрезвычайности проста – Саджун показалась двадцатидвухлетней Софи ужасно старой. Нет, эта дородная женщина с большими раскосыми глазами, высокой шеей и маленькой головой, которую венчала замысловатая прическа, была по-своему мила и даже привлекательна. Но – стара, безнадежно стара для… Ну в самом деле, как можно думать о таком в ее годах! Она, безусловно, и не думает. И Михаил, соответственно, тоже. А то, что было промеж них тогда, когда Софи изучала свою первую азбуку… Что ж, это было так давно, что уже почти и неправда…

– А то, что вы можете попробовать теперь… Я когда-то сделала все, что было в моих силах…

– Спасибо вам, я знаю, что вы его спасли тогда, – совершенно не осознавая своей безжалостности, заявила Софи. – Он мне рассказывал… Но теперь? Вы с ним дружны, и я к вам пришла… Может быть, вы лучше знаете, что происходит? И что сделать можно?… Не сомневайтесь, я, хоть и молода, но думать и действовать умею… – каждым словом раня сидящую перед ней женщину, Софи этого вовсе не замечала. – Дуня, это моя подруга, математик, сказала, что нужно Михаила на плоскость прописать, тогда ему и хорошо станет… Мне пока сведений не достает…

– Боюсь, что я мало чем смогу вам помочь, – покачала головой Анна Сергеевна. – Михаэль не слишком-то делится со мной… Особенно, когда речь идет о трудностях и неудачах… Скорее, он старается представить все в лучшем свете…