Глаз бури

Последний, пятый этаж. Дверь не заперта. Две смежные комнаты с потертыми, кое-где ободранными обоями, прихожая с натоптанной осенней грязью и крохотная кухня. На столе, полу, полках – книги, журналы, стаканы, статистические листки, какие-то записи, сделанные разными подчерками. Две кровати, застеленные тонкими суконными одеялами. На одной из них сидит сутулая женщина с папиросой в руке и делала какие-то пометки в журнале. Волосы у нее давно немытые или больные, плотно зачесанные назад и стянутые на затылке.

Услышав вошедших, женщина подняла голову, отвела руку с папиросой и глядела со спокойным вопросом. Стало заметно, что она еще молода и у нее очень красивые глаза – темно-серые с синевой, переходящие в черноту по краям радужки.

Дуня не знала, что сказать, поэтому молчала. Гриша поморщился, потом натянул на лицо вежливую улыбку.

– Здравствуйте, Матрена. Можно ли мне Олю увидеть?

– Здравствуйте, – хором поздоровались Дуня и Аркадий.

Матрена кивнула, неторопливо отложила журнал, встала с кровати и всем по очереди, начиная с Дуни, протянула руку. Пальцы у Матрены были сухие и сильные.

– Оля спит. У нее ночью была встреча, – сообщила она, мотнув подбородком в сторону соседней комнаты, проход в которую был занавешен потертой плюшевой занавесью. – Если дело срочное, могу разбудить.

– К сожалению, да. Срочное, – Гриша склонил голову.

– Хорошо, сейчас разбужу, подождите здесь. Присаживайтесь. Семен! – крикнула она в сторону кухни. – Поставь самовар. И погляди: у нас, кажется, еще с вечера плюшки остались…

Невидимый Семен пробормотал что-то согласное и тут же чем-то загремел, должно быть, насыпая угля в самовар, Гриша сделал протестующий жест, но Матрена не обратила на него внимания и скрылась за занавеской.

Буквально через минуту из соседней комнаты появилась Оля. В лице ее не было ничего сонного, помятого, раскрытого. Казалось, она спала вполглаза и стоя, как боевой конь.

– Гриша! – удивилась она. – Здравствуйте все! Вы, кажется, Евдокия? Простите… Мы не представлены. Аркадий? Очень приятно. Чем обязаны?

– Ольга! – одернула подругу Матрена. – Чего ты опять антимонии разводишь? Чай, не на приеме. Не надо этого людям. Садитесь, говорю, все, где место найдете, сейчас чай будем пить…

– Благодарю, Матрена, но на чай совершенно нет времени, – решительно отказался Гриша, понимая уже, что поговорить с Олей наедине не удастся. – Софи пропала, похищена вчера невесть кем. Она с вами накоротке или нет, мне не докладывает. Я теперь пришел на всякий случай узнать: не от ваших ли дел все идет…

– Софи похищена?! – Матрена удивленно и вроде бы даже слегка пренебрежительно подняла широкие брови. – Что за романический бред?! Кому это надо? Когда? Как?

Услышав про черную карету и человека в маске и черном плаще, она нервически захохотала и потянулась за папиросой. Гриша сжал кулаки, у Дуни на глаза навернулись слезы.

– Ежели все это правда, надо искать среди артистов, балаганщиков, прочей им подобной шушеры, – отсмеявшись и закурив, сказала Матрена. – Есть у нее такие знакомые? – и сама же себе ответила. – Не слыхала ни разу. Впрочем, у нашей Софи вполне могли возникнуть какие-нибудь идеи… Например, описать в следующем романе жизнь циркачей. А отсюда уже рукой подать…

Оля все это время молчала, комкая на груди платок, и все бледнела, покрываясь уже какой-то неживой, известочной желтизной. Дуня смотрела на нее с тревогой, в голове ее сменяли друг друга медицинские диагнозы.

– Я знаю этого циркача! – вдруг горячо воскликнула Оля. – И это я во всем виновата! Я! Я обещала ему, но как-то не складывалось все. А он… Он не захотел больше ждать! И я не сказала Софи, чтобы она… Он на все способен! Едем! Едем сейчас же!

Девушка пошатнулась и вынуждена была схватиться за железную спинку кровати. Дуня сделала шаг вперед, чтобы при надобности поддержать ее. Матрена нахмурилась.

– В чем ты виновата? Кому ты обещала? Что? Что вообще за история между тобой и Софи?

– Машенька, прости, я тебе потом все объясню. Сейчас вовсе времени нет. Едемте, господа! Едемте, Евдокия!

Оля оттолкнулась от кровати и почти бегом бросилась к выходу, едва не столкнувшись в дверях с Семеном, который нес из кухни готовый самовар.

Ничего не понимающие Гриша, Дуня и Аркадий последовали за ней. Напоследок Дуня вежливо улыбнулась Матрене и поздоровалась с Семеном. Семен, большеногий и большерукий, в синей студенческой тужурке, поставил самовар на пороге и проводил всех изумленным взглядом.

– Не можно, милостивые барышни и господа студенты. Никак не можно-с!

Швейцар Мартынов стоял на пути молодых людей, тупой и нерушимый, как старый, но еще крепкий бастион.

Гриша и Аркадий старались сдерживаться, что-то объясняли, Дуня ошеломленно молчала (со вчерашнего вечера она чувствовала себя героиней идиотской оперетты, и все, кому она рассказывала о происшествии, начиная с полицейского в участке и кончая сутулой Матреной, только утверждали ее в этом ощущении), а вот Оля, которая отчего-то полагала себя виноватой в случившемся, разбушевалась неожиданно для всех: