Глаз разума

Когда анонсы закончились и экран погас, пятно, мерцавшее в левом поле зрения, стало белым, как раскаленный уголь, а по краям его появился радужный ободок из смеси бирюзового, оранжевого и зеленого цветов. Я встревожился. Что это: кровоизлияние в сетчатку, закупорка центральной артерии сетчатки, отслоение сетчатки? Потом я обнаружил слепое пятно внутри сияющей области – посмотрев правым глазом влево, где горел ряд огоньков, указывающих выходы из зала, я увидел, что вместо них зияет пустота.

Я почувствовал, что впадаю в панику. Продолжит ли слепое пятно расширяться до тех пор, пока я полностью не ослепну на правый глаз? Надо ли срочно уйти из кинотеатра? Стоит ли обратиться в «скорую помощь»? Может, позвонить другу-офтальмологу Бобу? Или остаться на месте и ждать, когда вся эта неприятность сама собой рассосется? Фильм начался, но мне было не до него – я был занят тем, что каждые несколько секунд проверял свое зрение.

Наконец через двадцать минут я не выдержал и пулей вылетел из зала. Может быть, все встанет на место, когда я выйду на дневной свет. Но на место ничего не встало. Свечение стало немного тусклее, но стоило мне закрыть левый глаз, как в левой половине поля зрения правого глаза появлялось слепое пятно, формой напоминавшее пирог. Я бегом бросился домой и позвонил Бобу. Он задал несколько вопросов, предложил несколько простых тестов и велел мне немедленно обратиться к офтальмологу.

Два часа спустя я уже сидел в кабинете офтальмолога. Я рассказал ему свою печальную историю и указал, в каком квадранте у меня пропало зрение. Офтальмолог выслушал меня, сохраняя полное хладнокровие, проверил поля зрения, потом взял офтальмоскоп и принялся рассматривать глазное дно. После чего, отложив инструмент, он откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на меня, как мне показалось, совсем по-другому. До этого он вел себя раскованно и несколько небрежно – мы не были друзьями, но были коллегами. Теперь же я попал в другую категорию – из врачей в больные. Он заговорил, осторожно подбирая слова. Говорил он серьезно и озабоченно. «Я вижу пигментацию, – сказал он, – что-то за сетчаткой. Либо это гематома, либо опухоль. Если это опухоль, то она либо доброкачественная, либо злокачественная». Он тяжело вздохнул. «Давайте рассмотрим наихудший сценарий», – продолжил он. Я не могу сейчас точно вспомнить, что он говорил дальше, так как в моей голове зазвучал внутренний голос, заглушивший все остальные звуки: «РАК, РАК, РАК…» Из всего сказанного им я понял, что офтальмолог договорится, чтобы меня осмотрел доктор Дэвид Абрамсон, большой специалист по глазным опухолям.

Вернувшись домой в тот вечер и снова проверяя правый глаз, я был ошеломлен, увидев, что горизонтальные перекладины решетки кондиционера кажутся мне искривленными и сливаются друг с другом, а вертикальные странно расходятся в стороны. Я уже не помню, как я провел эти выходные дни. Помню, что вел себя очень беспокойно, выходил на длительные прогулки, а вернувшись домой, ходил по комнатам взад и вперед. Особенно плохо становилось ночью, мне приходилось заглушать беспокойство снотворными таблетками.

19 декабря 2005 года: диагноз

На прием к доктору Абрамсону я смог попасть только в понедельник. Кейт – моя давняя приятельница и незаменимый помощник – вызвалась идти со мной, чтобы поддержать морально. Доктор Абрамсон оказался спокойным человеком, рассудительным и осторожным, но с лукавой искоркой в глазах.

– Рад познакомиться с вами, – сказал я.

– Мы с вами уже встречались, – ответил он и напомнил мне, что в шестидесятые годы был моим студентом. У него сохранились живые воспоминания о моих семинарах и о некоторых моих предпочтениях и странностях. Он припомнил, что моя группа была единственной в его студенческие годы, где каждую неделю проводились дискуссии за чашкой чая. Как странно, подумалось мне (вероятно, как и ему), что тридцать пять лет спустя его наставник оказался его пациентом.

После предварительного осмотра он капнул мне в глаза атропин, чтобы расширить зрачки, после чего сфотографировал сетчатку и провел ее ультразвуковое исследование. Во время осмотра мы почти не разговаривали, а затем перешли в другой, более просторный кабинет. Доктор Абрамсон достал большую модель глаза и открыл крышку, обнажив внутреннее устройство глазного яблока. Взяв в руку какой-то страшный предмет – нечто похожее на кусок черной цветной капусты или изуродованный кочан обыкновенной капусты, он положил его на место входа в глазное яблоко зрительного нерва. Значение этой демонстрации было очевидно: у меня опухоль – причем злокачественная. Я вспомнил, что в Англии судья надевает черную шапочку перед оглашением смертного приговора.