В тумане проступили очертания старенькой лодки для ловли омаров: она дрейфовала по течению, а двое мужчин, перегнувшись через борт, сосредоточенно ставили ловушки.
Я снова крикнул по-чаечьи, и один из них поднял глаза – светло-голубые глаза на заскорузлом морщинистом лице под матерчатой кепкой. В гнилых прокуренных зубах мужчина зажал мундштук старой бриаровой трубки, и я запомнил этот образ на всю оставшуюся жизнь.
– Доброе утро, – проквакал я.
– Господь мой Иисус! – изрек омарщик из-за позеленевшего эбонитового мундштука.
Потом я сидел в крошечной рулевой рубке, укутавшись в замусоленное старое одеяло, потягивал пышущий жаром несладкий чай из кружки с надколотой эмалью и дрожал так, что кружка дергалась и подпрыгивала в моих сложенных лодочкой ладонях.
Кожа моя приобрела изысканный голубоватый оттенок, но кровообращение в конечностях восстанавливалось, причиняя мне невыразимые муки. Спасители мои оказались людьми неразговорчивыми и чрезвычайно чуткими к приватности других: наверное, это было врожденное качество, взращенное многими поколениями пиратов и контрабандистов.
Когда они расставили ловушки и направились к берегу, было уже за полдень, и я наконец оттаял. Одежда высохла на печке миниатюрного камбуза, а в животе у меня оказалось предостаточно сэндвичей из пеклеванного хлеба с копченой макрелью.
Мы вошли в Порт-Толбот, а когда я в попытке расплатиться за помощь стал совать одному из омарщиков измятые пятерки, он посмотрел на меня ледяным голубым глазом и молвил:
– Всякий раз, мистер, когда удается вернуть человека из моря, я считаю, что мне уплатили сполна. Так что оставьте деньги себе.
Путешествие обратно в Лондон оказалось сущим кошмаром, свитым из пригородных автобусов и ночных поездов. Вывалившись в десять утра на перрон Паддингтонского вокзала, я сразу понял, почему двое «бобби» прервали свое мерное шествие, стараясь хорошенько рассмотреть мое лицо. Должно быть, я походил на беглого каторжника.
Таксист окинул уставшим от жизни взглядом мою жесткую двухдневную щетину, распухшую губу и подбитый глаз.
– Что, приятель, подружкин муженек вернулся домой пораньше?
В ответ на его предположение я издал слабый стон.
Открыв дверь дядиной квартиры, Шерри Норт изумленно распахнула голубые глаза:
– О боже мой, Гарри, что стряслось? У тебя ужасный вид!
– Спасибо, – ответил я. – Прямо бальзам на душу.
– А я тут с ума схожу!.. – Она схватила меня за руку и втащила в квартиру. – Два дня! Даже в полицию звонила, и в больницы, и куда только не звонила!
На фоне замаячил дядя. Его присутствие действовало мне на нервы. Я отказался от предложения принять ванну и переодеться в чистое – вместо этого увел Шерри к себе в «Виндзор армс», где помылся и побрился, не закрывая двери в ванную, чтобы в процессе мы могли разговаривать. Пока я отмокал в ванне, Шерри держалась подальше от линии прямой видимости, но я все равно подумал, что открытая дверь способствует развитию чувства близости между нами, а это скорее полезно, чем нет.
Я в подробностях и не преуменьшая собственного героизма живописал, как меня силой похитили ручные гориллы Мэнни Резника, а Шерри слушала мой рассказ – молча и, как мне показалось, с зачарованным восхищением.
Восстав из ванны, я обернул талию полотенцем и, не умолкая, уселся на кровать, а Шерри принялась врачевать мои порезы и потертости.
– Теперь надо идти в полицию, Гарри, – наконец сказала она. – Тебя пытались убить.
– Шерри, милая моя девочка, умоляю: хватит про полицию. Такие разговоры меня нервируют.
– Но Гарри…
– Забудь про полицию. Лучше закажи нам каких-нибудь яств, а то я уже забыл, что такое еда.
С кухни прислали отличный жареный бекон с томатами, яичницей, тостами и чаем. Утоляя голод, я пытался вписать недавнюю круговерть событий в канву наших знаний и подстроить планы под новые вводные данные.
– Кстати, ты внесена в список смертников. Они не остановились бы на барбекю из твоих пальчиков. Мэнни Резник был уверен, что его мальчики прикончили тебя. – (Тут Шерри переменилась в лице.) – По всей видимости, он избавляется от всех, кто хоть что-то знает об «Утренней заре». – Какое-то время я молча жевал яичницу с беконом. – По крайней мере, теперь у нас появились временны́е рамки. Яхта Мэнни – только не смейся, но она называется «Мандрагора» – на вид очень мощная и быстроходная, но все равно выйдет к островам недели через три, а то и все четыре. Так что время у нас имеется.
Шерри сперва налила мне чая, а потом уже добавила молока – все, как я люблю.
– Спасибо, Шерри, ты просто ангел милосердия. – Она показала мне язык, и я продолжил: – Что бы ни было в багаже Гудчайлда, там непременно что-то экстраординарное. Ты бы видела, какое судно зафрахтовал Мэнни: ни дать ни взять королевская яхта «Британия». Небось выложил за это дело сотню тысяч фунтов. Господи, вот бы узнать, что в тех ящиках! Я пытался разговорить Мэнни, но тот поднял меня на смех. Сказал, что я и без того все знаю, иначе не стал бы впутываться в такие неприятности…
– Ой, Гарри, – оживилась Шерри, – ты выложил плохие новости, а теперь приготовься к хорошим.