Глаз тигра

Матерсон взглянул на Джимми и кивком головы приказал следовать за ним на нижнюю палубу. Они постояли на корме, и Матерсон что-то спокойно и твердо выговаривал ему минуты две. Я видел, как Джимми густо покраснел: выражение его лица изменилось, и он по-мальчишески надулся. Было понятно, что ему как следует промыли мозги на предмет соблюдения конспирации. Когда он вернулся на мостик, то весь кипел от гнева, и впервые я заметил его решительную линию подбородка. Да, он не просто смазливый парень, — подумал я. Явно по приказу Матерсона из салона появился горилла Гатри и поставил свой мягкий стул так, чтобы сидеть лицом к мостику. Затем он развалился на нем, но, даже расслабившись, походил на отдыхающего леопарда — так сильно сквозила его готовность к насилию. Он наблюдал за нами, перекинув ногу через подлокотник, а на его коленях был сложен легкий пиджак, в кармане которого угадывалось нечто тяжелое. «Счастливый кораблик» — усмехнулся я про себя.

Я повел «Балерину» между островами, следуя спокойной полосе прозрачной зеленой воды, а из глубин на нас недружелюбно поглядывали рифы, как зловещие монстры. Острова были опоясаны ослепительными полосами кораллового песка, белого, как торосы, и кое-где покрыты темной густой растительностью, над которой возвышались изящные стволы пальм. Их верхушки слабо колыхались.

В течение долгого дня мы бесцельно плыли вперед, и я пытался уловить хоть слабый намек, куда же мы собственно движемся. Однако, Джимми, наученный Матерсоном, не раскрывал рта и дулся. Он извлек из сумки навигационную карту и иногда просил меня изменить курс, после того, как я показывал ему на ней наше положение. На карте не было никаких внешних пометок, но исподтишка изучив ее, я понял, что нас интересовал участок миль эдак пятнадцать на двадцать к северу от дельты реки Рувума, примерно в шестнадцати милях от берега. На этой площади располагалось около трехсот островков, все разных размеров — от нескольких акров, до многих квадратных миль. Как раз тот самый стог, в котором следует найти иголку.

Я не имел ничего против. Мне нравилось высоко сидеть на мостике «Балерины», ощущая ее мерное покачивание, и спокойно плыть по морским протокам, наблюдая за жизнью моря. Майк Гатри сидел на рыбацком стуле. Мне было видно, как сквозь его не слишком густую шевелюру стала проступать, подобно алому неоновому огню, кожа черепа.

— Жарься, идиот! — подумал я счастливо.

Я не стал предупреждать его о коварстве тропического солнца, пока мы, наконец, в сумерках не поспешили домой.

На следующий день на него было жалко смотреть — воспаленное лицо намазанное белым жиром, голову покрывала широкая тряпичная шляпа; в общем, морда Гатри горела, как огонь маяка. К полудню следующего дня мне все это надоело. Джимми предпочитал хранить молчание, и хотя его настроение немного улучшилось, необходимость конспирации довела до того, что он размышлял даже перед тем, согласиться ли на чашечку кофе. Мне хотелось заняться чем-нибудь существенным: например, поймать себе рыбы к обеду, поэтому, увидев впереди по курсу большую стаю сардин, я отдал руль Джимми.

— Держи ее в этом направлении, — сказал я ему и спустился на нижнюю палубу.

Гатри нехотя наблюдал за мной; его лицо по-прежнему было вспухшим и красным. Я заглянул в салон и увидел, что Матерсон, стоя у открытого бара, смешивал себе джин с тоником. Получая в день 750 «зеленых», я не стал ставить это ему в вину. Он не показывался из салона уже второй день. Вернувшись к маленькому сундучку со снастями, я выбрал пару и метнул их. Мы шли наперерез стае; я поймал рыбину, вытащил ее, бьющую хвостом и сияющую на солнце золотом. Затем смотал леску, положил ее на место, заточил лезвие моего рыбацкого ножа и, вспоров рыбье брюхо от хвоста до самых жабр, вытащил пригоршню окровавленных внутренностей и бросил их за борт.

В мгновение ока пара чаек, до этого кружившихся над нами, с жадными криками бросились на свою добычу; их шум привлек других, и в считанные минуты мы оказались в гуще хлопающих крыльев и оглушающих криков. Однако шум был не настолько силен, чтобы я не услышал металлический щелчок за моей спиной. Я безошибочно узнал звук, который издает взведенный курок револьвера. Моими движениями управлял чистый инстинкт.

Не раздумывая, я крепко сжал свой рыбацкий нож, приготовившись метнуть его, повернулся, резко пригнулся к палубе, занес над плечом правую руку и чуть было не бросил нож в то мгновение, когда поравнялся со своей мишенью.