Спустя пару дней, когда стало понятно, что экипаж вертолета не намерен предпринимать никаких враждебных действий по отношению к гарнизону крепости, с них сняли усиленное наблюдение, хотя Байсеза подозревала, что капитан Гроув не был настолько неосторожным человеком, чтобы не приставить кого-нибудь тайком за ними следить. Естественно, их не подпускали к месту, в котором находились пистолеты, автоматы, сигнальные ракеты и прочее вооружение, извлеченное из-под обломков «Птички-невелички». Но Байсеза полагала, что снятие наблюдения поможет этим людям девятнадцатого века привыкнуть к тому, что Кейси — это белый американец, а ее с Абдикадиром можно считать союзниками. Если бы они были, скажем, россиянами, немцами или китайцами, — а солдат этих национальностей на базе «Клавиус» хватало, — отношение к ним могло быть куда более враждебным.
Когда Байсеза это осознала, ее поразило уже даже то, что она вообще задумалась о таком понятии, как столкновение культур девятнадцатого и двадцать первого века. Все вокруг ей представлялось картиной сюрреалистов, словно она находилась в стеклянном пузыре и ходила по кругу. И она не переставала удивляться тому, как легко воспринимали эту ситуацию остальные, это прямое, очевидное доказательство скачков во времени, на сто пятьдесят лет назад в ее случае и, возможно, на миллион или даже более лет в случае несчастного австралопитека и ее детеныша, удерживаемых под маскировочной сеткой.
— Не думаю, что британцы вообще что-то в этом понимают, или, может быть, это мы слишком хорошо в этом разбираемся, — сказал Абдикадир. — Когда в 1895 году Герберт Джордж Уэллс опубликовал свою «Машину времени» — подумать только, это случится через десять лет! — первые двадцать или тридцать страниц в ней были посвящены тому, как выглядит машина времени. Понимаете? Не тому, как она работает, а просто тому, что она из себя представляет. Мы же с вами на этом выросли. Спустя столетие после рождения жанра научной фантастики вы и я спокойно воспринимаем идею путешествий во времени и сразу же можем представить себе их последствия… хотя весьма необычно пережить их на собственном опыте. Но это немыслимо для британских солдат эпохи королевы Виктории. Им и «Форд Модэл Ти»[11]
показался бы сказочной машиной из будущего. Это естественно. Я думаю, что путешествия во времени и их возможные последствия просто находятся за гранью понимания этих людей… Но если бы Герберт Уэллс сам оказался сейчас здесь — кстати, он бывал в Индии? — то из всех мыслителей своего времени только он со своим умом мог бы разразиться потоком возможных последствий того, что с нами сейчас происходит…Но все умозаключения Абди, казалось, мало чем могли помочь Байсезе. Очевидно, все дело было в том, что он и все остальные чувствовали себя так же странно, как и она, но умудрялись лучше это скрывать.
Редди, однако, понимал ее растерянность. Он рассказал ей, что временами страдает галлюцинациями.
— В детстве, когда родители отправили меня в Англию, в унылый пансион на воспитание, я как-то начал бить кулаком о дерево. Согласен, такое поведение было весьма необычным, но никто тогда не пытался понять, что в тот момент я хотел узнать, было ли дерево моей бабушкой! Позже, в Лахоре, меня подкосила лихорадка, которая вполне могла оказаться малярией, после подобные видения ко мне вернулись. Поэтому я понимаю, как это, когда страдаешь от нереального. — Рассказывая об этом, он наклонился к ней, охваченный воспоминаниями, и глаза его беспорядочно двигались за толстыми стеклами очков. — Но для меня вы достаточно реальны. А знаете, мне известно, что вам может помочь — работа! — Он показал ей свои толстые пальцы, выпачканные в чернила. — Порой я работаю по шестнадцать часов в день. Работа — вот лучший способ сбежать от реальности…
Вот так все и было: сеанс терапии о природе действительности от девятнадцатилетнего Редьярда Киплинга. К себе Байсеза возвратилась еще более угнетенной, чем прежде.
Время шло, и капитан Гроув начал всерьез беспокоиться, ведь у обеих сторон — как у гарнизона крепости, так и у Байсезы с товарищами — не получалось выйти на связь со своими внешними мирами, что серьезно тревожило капитана Гроува.