Глаз времени

Однажды лазутчики обнаружили около ста человек — мужчин, женщин и детей, по их словам, одетых в странные, пестрые одежды, которые превращались в лохмотья. Они умирали от жажды и говорили на языке, незнакомом македонцам. Никто из британцев и команды Байсезы не смог даже мельком взглянуть на странную толпу. Абдикадир предположил, что они вполне могли оказаться туристами из двадцатого или двадцать первого века. Отрезанные от дома, потерянные в коридорах времени и обреченные скитаться в неизвестном мире, такие несчастные казались Байсезе словно засвеченный негатив. Когда какой-либо народ в истории исчезал, то его города оставались и медленно рассыпались в пыль. Здесь же все было иначе… Воины Александра, которым было приказано оберегать обоз, убили нескольких из туристов для острастки и прогнали остальных прочь.

Людей они видели редко, но странные сферы стали явлением постоянным. Продвигаясь вдоль побережья, они натыкались на них, застывших в воздухе, словно фонари, через каждые несколько километров в свободном порядке рассыпанных далеко от берега.

Большинство людей не обращали на них никакого внимания, а вот Байсезу они влекли к себе со страшной силой. Если бы такой Глаз материализовался вдруг в прежнем мире — например, над самым излюбленным местом в мечтах поклонников историй об НЛО, то есть на газоне перед Белым домом, — это бы стало невероятным событием, сенсацией века. Здесь же почти никто не хотел даже говорить о парящих сферах. Ярким исключением оказался Евмен: порой он, подбоченившись, смотрел на Глаз, словно бы старался заставить предмет ему ответить.

Казалось, что настроение у Редди с каждым днем становилось все лучше и лучше, несмотря на изнурительный темп похода. Как только находилась возможность, он начинал что-то писать мелким, корявым почерком, стараясь экономить бумагу, и рассуждал о состоянии мира, делясь своими мыслями с каждым, кто не отказывался его слушать.

— Мы не должны останавливаться в Вавилоне, — как-то сказал он, сидя с Байсезой, Абдикадиром, Джошем, Кейси и Сесилем де Морганом под навесом на палубе офицерского корабля. Дождь стучал по навесу и шипел, попадая в морские волны. — Мы должны идти дальше: исследовать Иудею, например. Байсеза, ты только подумай! Небесный глаз вашего космического корабля видел там только беспорядочно разбросанные поселения, несколько клубов дыма. А что, если в одной из тех хижин как раз сейчас появляется на свет наш спаситель? Тогда мы станем десятью тысячами волхвов, последовавших за светом странной звезды.

— А там раз — и Мекка, — сухо сказал Абдикадир.

Редди замахал руками.

— Давайте смотреть на это с точки зрения экуменизма!

— Выходит, даже со столь запутанным происхождением ты оказался христианином, Редди? — поинтересовалась Байсеза.

Тот погладил усы.

— Смотрите на это следующим образом. Я верю в Бога. Но сомневаюсь в идее Троицы. Мне не по нраву вечные муки, но все-таки кара за наши грехи должна существовать. — Он улыбнулся. — Послушайте меня, я говорю, как настоящий методист! Мой отец был бы счастлив. Как бы там ни было, а я был бы рад повстречаться с тем человеком, с которого все это началось.

— Будь осторожен со своими желаниями, — предупредил его Джош. — Мы здесь не по огромному музею ходим. Возможно, ты бы встретил Христа в Иудее. А если нет? В конце концов, это маловероятно. Скажем прямо, более вероятно то, что та Иудея, которую мы здесь обнаружим, была перенесена сюда из времен, когда Христос еще не родился.

— Я был рожден после Воплощения[26], — твердо сказал Редди. — И по поводу этого не может быть никаких сомнений. Если бы мне удалось собрать, одного за другим, всех моих дедушек в длинную цепь предков, они бы подтвердили этот факт.

— Да, это верно, — согласился Джош, — но здесь не было места истории твоих дедов, Редди. Что, если здесь не было Воплощения? Получается, что ты — истинный христианин в мире язычников. Ты кто, Вергилий или Данте?

— Я… э-э-э… — Редди замолчал, и на его широком лбу появились морщины. — Предлагаю найти богослова получше, чем я, чтобы во всем этом разобраться. Возьмем себе на заметку отыскать Августина или Фому Аквинского и спросить их об этом. А что ты об этом думаешь, Абдикадир? Что, если здесь нет еще Мекки, что, если Мухаммед еще только должен появиться на свет?

— Ислам не привязан ко времени, в отличие от христианства, — ответил Абдикадир. — Таухид[27], единственность, остается верным как здесь, так и на Земле, как в прошлом, так и в будущем, нет Бога, кроме Аллаха, и каждая частичка Вселенной, каждый листок на каждом дереве является свидетельством его вездесущности. И Коран есть само слово Аллаха, как в этом мире, так и в другом, и не имеет значения, есть ли в нем его пророк, чтобы молвить его, или нет.

— Такая точка зрения успокаивает, — кивнул Джош.

— Как и ассаламу алейкум, — сказал пуштун.