Глаз времени

В следующие дни монголы шли по долине реки Орхон, которая представляла собой огромную равнину, окруженную по бокам скалами, которая упиралась на востоке в голубые горы. Коля равнодушно подумал, что она была почти такой же, как и марсианские долины. Земля под копытами лошадей была серой и растрескавшейся, а сама река казалась ослабевшей. Иногда им приходилось переходить вброд речные притоки и русла. Ночью они разбивали лагерь на островах, состоящих из одной лишь грязи, и разводили огромные, ароматные костры из мертвых ив.

Когда они переправились через последнюю реку, местность начала подниматься. Сейбл сказала, что они покидают территорию Ара-Хангайского аймака Монголии двадцать первого века и переходят через Хангайский горный массив. За спиной у Коли оставалась земля, устланная мозаикой из лесов и долин, а впереди перед ним раскрывался еще более незамысловатый пейзаж из желтых лугов.

На широкой вершине массива было множество гребней и складок, усеянных разбитыми булыжниками, словно в том месте пересекалось много швов времени. Но тут перед ними предстала пирамида из камней, которой чудом удалось уцелеть во временных потрясениях. Проходя мимо, каждый монгольский воин добавлял к ней булыжник или камень. Коле было очевидно, что к тому времени, когда последние из них доберутся до нее, каменная пирамида успеет стать гигантским могильным курганом.

Наконец они спустились в степи. Хангайские горы скрылись за горизонтом, и теперь вокруг не было ничего, кроме плоской земли. Они двигались по равнине, на которой не было ни единого деревца, а высокая трава, словно вода, волнами расступалась под копытами их лошадей. Коля почувствовал огромное облегчение, когда мир вокруг него открылся и необъятные просторы Средней Азии наконец сделали маленьким даже Чингисхана и его амбиции.

Но им не встречались люди. На этой огромной территории иногда можно было увидеть круглые тени юрт — останки костров и призраки селений, которые сложили имущество на повозки и отправились на другое пастбище. В степи исчезало время: люди веками жили здесь без перемен, и эти потухшие костры могли развести гунны, монголы или даже монгольские коммунисты. И те, кто оставил после себя эти тени, могли пересечь равнину и попасть в совершенно иное время. Коля вдруг подумал, что, может быть, когда последние осколки цивилизации превратятся в прах, когда Земля будет навеки забыта и останется один лишь Мир, все они превратятся в кочевников, угодивших в эту великую западню человеческой судьбы.

Но людей не было. Время от времени Чингисхан высылал вперед поисковые отряды, но те возвращались ни с чем.

Но однажды монголы неожиданно обнаружили затерявшийся в самом сердце степи храм.

Вперед выслали лазутчиков. Йэ-лю отправил Колю и Сейбл вместе с ними, предположив, что их знания могут пригодиться.

Храм был небольшим квадратным сооружением с высокими воротами, украшенными витиеватым резным узором, с дверными кольцами в виде львиных морд. Вход в него с обеих сторон окружали покрытые лаком колонны, а верхние балки были увенчаны золотыми черепами. Коля, Сейбл и несколько монголов осторожно вошли вовнутрь. На низком столе среди остатков еды лежали рукописи в свитках. Стены были деревянными, в воздухе сильно пахло ладаном, отчего возникало всепоглощающее чувство отрешенности от мира.

— Думаешь, буддисты? — спросил Коля и вдруг заметил, что задал вопрос шепотом.

Сейбл не чувствовала никакой надобности говорить тихо.

— Да. И, по крайней мере, некоторые из них все еще здесь. Нельзя сказать, из какого времени это место. Как и на кочевников, время на буддистов не распространяется.

— Не совсем, — мрачно сказал Коля. — Советская власть пыталась очистить Монголию от храмов. Это место построили во времена, предшествующие двадцатому веку…

Тут из темноты задней части храма послышалось шарканье и им навстречу вышли два человека. Воины выхватили свои кинжалы, но были остановлены резким словом советника Йэ-лю.

Сначала Коле показалось, что это дети, ведь незнакомцы были одинакового роста и телосложения. Но когда они вышли на свет, то он увидел, что один из них был действительно ребенком, тогда как второй — стариком. Пожилой монах, по-видимому лама, был одет в красные атласные одежды и тапочки, а с шеи у него свисали янтарные четки. Он был ужасно худым: его запястья торчали из рукавов, как птичьи лапки. Ребенок оказался мальчиком, которому не могло быть больше десяти лет. Он был такого же роста, как и старик, и почти таким же худым. На нем было что-то похожее на красное одеяние старика, но на ногах — кеды, заметив которые Коля вздрогнул. Одной своей костлявой рукой лама держался за мальчика.

Лама улыбнулся им почти беззубой улыбкой и заговорил трескучим голосом. Монголы пытались ответить, но было очевидно, что и они его не понимали.

— Взгляни на ноги мальчика, — сказал Коля Сейбл шепотом. — Может быть, это место и не такое уж старое, как мы думали.