Глаза чужого мира. (Томск, 1991)

— Просто они у меня служат сувениром, — объяснил Кугель.

Он указал рукой на Войкода, волшебника, который наблюдал за ними.

— Вот человек с острым глазом и живым умом, спроси у него сам, было ли очевидным хоть какое-нибудь жульничество?

— Ничего не было очевидным, — утвердительно сказал Войкод. — По моему мнению, Лодермульч поторопился со своими обвинениями.

Гарстанг подошел к ним и услышал этот последний ответ. Он заговорил голосом одновременно и успокаивающим, и властным:

— Доверие необходимо среди таких людей, как мы, товарищи и благочестивые гильфигиты. Не должно быть и мысли о каком-нибудь злонамеренном поступке или обмане! Конечно же, Лодермульч, ты ошибся в нашем друге Кугеле!

Лодермульч хрипло рассмеялся.

— Если такое поведение характерно для благочестивых, то мне крупно повезло, что я не попал в компанию обычных людей!

После чего он отошел в дальний конец плота, откуда бросал на Кугеля злобные и угрожающие взгляды.

Гарстанг озабоченно покачал головой. — Боюсь, Лодермульч был обижен. Возможно, Кугель, в своем благородстве и душевном порыве ты захочешь вернуть его золото?

Кугель наотрез отказался.

— Это дело принципа. Лодермульч покушался на самое ценное из всего, чем я владею, то есть на мою честь.

— Твои чувства мне понятны, — сказал Гарстанг, — и Лодермульч повел себя бестактно. И все-таки ради дружбы. Нет? Ну что ж, я не могу с тобой спорить. Гм... Всегда наступают и искушают нас небольшие неприятности.

Качая головой, он отошел в сторону. Кугель собрал свой выигрыш вместе с костями, которые Лодермульч вытряс из его рукава.

— Неприятный инцидент, — сказал он Войкоду. — Скучный человек этот Лодермульч! Он оскорбил всех. Из-за него все прекратили игру.

— Возможно, это потому, что все их деньги теперь находятся в твоем распоряжении, — предположил Войкод.

Кугель посмотрел на выигранные им золотые монеты с удивленным видом.

— Я никогда не думал, что выиграл так много! Какие они тяжелые! Возможно, ты не откажешься принять эту сумму, чтобы избавить меня от xлопот таскать такие тяжести?!

Войкод наклонил голoву, и часть выигрыша перешла в его руки.

Вскоре после этого, когда плот спокойно плыл по реке, солнце тревожно вспыхнуло и потемнело, Пурпурная пленка образовалась на его поверхности, затем растворилась. Несколько пилигримов в тревоге бегали по плоту взад и вперед, крича:

— Солнце гаснет! Приготовьтесь к холоду!

Однако Гарстанг поднял руки вверх успокаивающим жестом.

— Успокойтесь, опасность миновала, солнце такое же, как и прежде.

— Думайте! — рьяно настаивал Субкуль, говоря убежденным голосом. — Разве допустил бы Гильфиг до такого катаклизма, когда мы едем на плоту, чтобы молиться у Черного Обелиска?

Все сразу успокоились, хотя каждый из них по-своему истолковал событие. Витц, локутор, провел аналогии с затуманенным зрением, которое проходит, если несколько раз моргнуть.

Войкод объявил:

— Если все кончится хорошо в Эрзе Дамат, я посвящу следующие четыре года своей жизни составлению плана, как сделать так, чтобы солнце не погасло!

Лодермульч просто сделал оскорбительное заявление, сказав, что для него все равно, станет ли солнце черным и будут ли продолжать пилигримы свой путь в полной темноте, чтобы совершать свои блестящие обряды.

Но солнце продолжало с светить так же, как и раньше. Плот продолжал плыть по большой реке Скамандеру, берега которой сейчас были низки и полностью лишены растительности, так что казались далекими линиями. Прошел день, и, казалось, солнце село в саму реку, отражаясь в ней ярким красным сиянием, которое постепенно стало тусклым, и наступила ночь.

В наступившей темноте был разожжен костер, вокруг которого пилигримы собрались, чтобы поужинать. Было очень много споров по поводу этого тревожного мигания солнца и не меньшее количество философских высказываний.

Субкуль свалил всю ответственность за жизнь, смерть, будущее и прошлое на Гильфига. Однако Хакст объявил, что он чувствовал бы себя значительно спокойнее, если бы Гильфиг проникся большей ответственностью и больше внимания уделял бы делам мира. На некоторое время спор стал накаляться. Субкуль обвинил Хакста в поверхностном понимании, в то время как на Хакста так и сыпались словечки порядка ‘‘легковерие” и “слепое повиновение". Гарстанг вмешался в их спор, умиротворяюще заявив, что все факты еще неизвестны и что Блестящий Обряд у Черного Обелиска может прояснить обстановку.

На следующее утро впереди показалась большая плотина: линия огромных камней, препятствующих навигации по реке.

Только в одном ее месте был возможен проход, но и то место было перегорожено тяжелой железной цепью. Пилигримы направили плот к этому проходу и, очутившись рядом с ним, бросили камень, служивший им в качестве якоря.

Из ближайшей избушки появился фанатик, тощий, с длинными волосами, в залатанных старых черных одеждах и железным посохом в руке. Он зашел на камни плотины, угрожающе глядя вниз на людей, сгрудившихся на плоту.

— Уходите прочь! Прочь! — закричал он. — Водный путь находится под моим контролем! И никого я здесь не пропускаю.

Гарстанг вышел вперед.