Глаза дракона

Я не в силах рассказать вам о бесконечном, изматывающем труде Питера. Многие часы, иногда с паром, выдыхаемым изо рта, иногда с льющимся по лицу потом, всегда в страхе разоблачения, в одиночестве, сопровождаемый лишь невеселыми мыслями и почти абсурдными надеждами, он ткал и ткал. Я многое могу рассказать, но невозможно передать ощущение этих долгих часов, дней, недель, в течение которых время, казалось, остановилось. Об этом могли поведать только великие мастера, искусство которых давно умерло. Пожалуй, единственным, что зримо свидетельствовало о прошедшем времени, была борода Питера. За 1825 дней она стала длинной и пушистой, доходя до середины груди, и, хотя юноше был только двадцать один год, в ней кое-где серебрилась седина. Не росла борода только там, где ноготь Бесона оставил шрам.

Питер всякий раз брал лишь по пять ниток из каждой салфетки – пятнадцать в день. Он складывал их под матрас, и за неделю у него накапливалось сто пять. Каждая нитка была длиной около двадцати дюймов.

Первую веревку он свил через неделю после того, как получил домик. Пользоваться станком в семнадцать лет было не так легко, как в пять; к тому же он сильно нервничал. Если бы его застали за работой, он сказал бы, что сплетал нитки ради забавы… если бы они поверили. Он убедился, что станок работает, когда из другого его конца выполз первый тонкий канатик. После этого он стал работать быстрее, нажимая ногтем большого пальца на ножную педаль. Иногда станок поскрипывал, но скоро разработался и ткал так же хорошо, как в детстве.

Но веревка получилась очень тонкая, не больше четверти дюйма в диаметре. Питер связал ее концы и подергал. Веревка не рвалась. Так и должно было быть – салфетки ткали из лучшего хлопка. Он подергал сильнее, пытаясь определить, какой груз веревка может выдержать.

Веревка держалась, и он почувствовал, как в нем растет надежда. Ему вдруг вспомнился Иосиф.

Это Иосиф, главный конюший, рассказал о таинственном явлении, называемом перегрузкой. Дело было летом, и они смотрели, как громадные андуанские быки тянут камни для новой рыночной площади. На спине каждого быка восседал потный ругающийся погонщик. Питеру тогда было одиннадцать, и он подумал, что это зрелище лучше любого цирка. Иосиф показал ему на толстую кожаную упряжь быков, к которой были прикреплены цепи, держащие камни. Он сказал, что необходимо точно рассчитывать, сколько весит каждый камень.

– Потому что если они слишком тяжелые, бык может надорваться, – сказал Питер. Это был не вопрос – ему это казалось очевидным. Он жалел быков, волокущих каменные плиты.

– Нет. – Иосиф зажег огромную сигару, чуть не опалив себе нос, и глубоко затянулся. Ему всегда нравилось общество юного принца. – Нет! Быки совсем не глупы. Люди думают так из-за того, что они такие послушные и спокойные. Это больше говорит о людях, чем о быках. Пока бык может тащить камень, он тащит; когда не может, останавливается и стоит, сколько его ни бей. Нет, быки совсем не глупы.

– Тогда зачем рассчитывать вес камня, если бык все равно не потащит слишком тяжелый?

– Это не из-за камня, а из-за цепей. – Иосиф указал на одного быка, тянувшего камень размером с маленький дом. Голова животного была опущена, глаза терпеливо смотрели вперед, пока погонщик охаживал его палкой. Камень рывками продвигался вперед, оставляя в земле борозду, в которой вполне мог спрятаться одиннадцатилетний мальчик. – Бык тащит камень, пока может, но он ничего не знает о цепях или о перегрузке.

– А что это?

– Это когда лопается цепь, – ответил Иосиф. – Лопается и летит в сторону. Не дай бог нам увидеть это. Ужасное зрелище! Она может искалечить погонщика или перебить ноги самому быку.

Иосиф затянулся в последний раз и бросил окурок в грязь.

– Перегрузка, – сказал он, – это то, о чем важно знать принцу. Цепь рвется, если груз слишком велик, то же можно сказать и о человеке. Помни об этом.

Он вспомнил это теперь, когда проверял на прочность свою первую веревку. Сколько нужно сплести, чтобы они выдержали его вес? Пять? Десять? Лучше ошибиться в большую сторону. Если они не выдержат… на площади Иглы очень твердые камни.

Питер тянул, пока не заболели мышцы на руке. Когда веревка порвалась, он прикинул, что тянул с силой, примерно равной тяжести шестидесяти фунтов.

Не так уж плохо.

Обрывки веревки Питер выбросил за окно. Утром ее подметут вместе с прочим мусором.

Мать Питера, видя интерес сына к обстановке кукольного дома, научила его ткать веревки и плести из них маленькие коврики. За годы любое умение обычно забывается, но у Питера было достаточно времени, чтобы вспомнить и потренироваться.

Питер сплетал вручную две веревки и вплетал между ними третью, но ниже, так, что ее конец спускался вниз, как основа дальнейшей работы. У него ушло три недели на обучение и четвертая – на запоминание системы. Но в результате получилась настоящая веревка. Он смог ее разорвать, только намотав концы на руки, после долгих усилий.