Глаза Фемиды

Когда Романов в весьма нетрезвом состоянии вернулся из поселка на пристань, была глубокая осенняя ночь. На дебаркадере пристани горели три белых огня, на рядом стоящем рыбоприемном плашкоуте — один, стояночный. Их света едва хватило Романову чтобы увидеть, что катера с Колонтайцем на месте нет, как не бывало. На доску с расписанием он даже не взглянул или не разглядел на ней надписи. Поднятый с постели начальник пристани на вопрос куда подевался катер, с уверенностью заявил, что тот утонул вместе с экипажем, потому, что был неисправен с самого начала. Для поисков на дне шкипер не пожалел каната с якорем-кошкой, багра и фонаря «летучая мышь». Шумное траление кошкой и багром под бортом дебаркадера результатов не принесло, но пробудило ото сна кормприемщика с ошвартованного неподалеку рыбоприемного плашкоута, который не замедлил поинтересоваться, кого это Трушин пытается поймать на такой большой крючок, акулу или кита. Что по многолетним наблюдениям кормприемщика дело бесперспективное для Иртыша. Узнав же в чем дело и кого ищут, радостно пояснил, что катер еще днем увели на буксире в Самарово, о чем имеется записка на щите пароходного расписания.

«От меня не уйдет!» — заявил Романов, запустил оба мотора сразу и помчался догонять: для такой лодки шестьдесят километров не расстояние. Особенно если спрямить путь протоками. Полная луна старалась ему помочь и осветить плесы.

Пред Самарово Иртыш широко разлился по пойменному берегу, прикрыв водой многочисленные коварные отмели. Узкий судовой ход расположен вдоль крутого правого берега и неширок, не более четверти ширины русла. Романов, не подозревая об этом, завидев в конце широкого плеса залитую огнями Самаровскую гору, взял курс прямо на нее по лунной дорожке. Естественно, что не разглядев под тонким слоем воды отмели, он на нее вылетел с полного хода. Моторы взревели, буровя винтами грязь, и заглохли. А Романов шагнул за борт, перекинул через плечо лодочную цепь и потянул за собой лодку вброд. Но Иртыш потому и зовется землероем, что за отмелью на нем всегда следует бездонный омут. Романов об этом конечно не знал и конечно же вскоре ухнул в него с головой. Но в ледяной воде самообладания не потерял и цепи из рук не выпустил и потухшую трубку не выплюнул. А вынырнув, еще и успел поймать всплывшую капитанскую фуражку и водрузил ее на прежнее место — хмельную голову. Лодка качалась рядом. Осталось в нее залезть и запустить моторы. Стуча зубами от холода, Романов дал полный газ и взял курс на прожекторы спасательной станции.

— А в это время в вагончике спасательной станции двое дежурных водолазов готовились к тому, чем логически должна была завершиться успешно завершенная дневная вахта. Никто за день не утонул, аварий не случилось, посещений начальства не предвиделось, вахтенный журнал заполнен, водолазное снаряжение на своих местах и просушено. В углу весело топится печка-«буржуйка». На ней — доваривается молодая картошечка и начинает сопеть чайничек. На столе, на свежей газетке, крупно нарезаны муксун малосольный и черный хлеб, а рядышком художественно выложены свежие огурчики, успевшие покраснеть помидоры, свежая зелень петрушки и укропчика, естественно здесь же лук зеленый и репчатый. Конечно же, соль и перчик. Стол не бедный, можно сказать, как у «белых» людей. Торопиться водолазам некуда: ночь впереди длинная и предстоит самое главное — ликвидация дневной нормы спирта отпущенного на регламентные работы по промывке шлангов. Доза уже разлита по эмалированным кружкам, но остается пока нетронутой из надежды растянуть удовольствие. И разговор между водолазами, которых обозначим как Первого и Второго, идет соответствующий моменту, на водолазные темы.

Первый вспомнил, как во время его срочной службы в Совгавани их водолазному боту пришлось принимать участие в подъеме затонувшей еще в войну баржи, груженой марочным коньяком. Старшина бота заметил, что водолаз первого класса Иващенко с грунта возвращается вроде как бы нетрезвым. Вещь, казалось бы, невозможная: перед спуском обязательный медосмотр, а трехболтовый водолазный скафандр — не легководолазная маска, мундштук изо рта не выплюнешь и из горлышка не хлебнешь. Тем не менее, факт остается фактом: опускают Иващенко трезвого, а поднимают едва тепленького. Чудеса подводные, да и только. Уже когда баржу разгружать закончили, сознался сам Иващенко: обнаружил он внутри баржи воздушный пузырь, всплыл в нем, открутил в шлеме передний смотровой иллюминатор, отбил у бутылки горлышко, принял на грудь, завинтил иллюминатор и дернул сигнальный конец, чтобы поднимали. Пока шел подъем — успел окосеть. И так всякий раз, на удивление старшине.