Глаза Гейзенберга

Однако им уже завладела иная сила. Страх обрастал еще большим страхом, ужас – еще большим ужасом. Неумолимая, сокрушающая боль сдавила грудь. Келексел представил утес, о котором говорил Терлоу, явственно увидел на нем себя, цепляющегося за любой выступ, хватающимся за любой шанс не сорваться в темнеющую пропасть.

Откуда-то издалека, из мутной дымки, в которую превратилась комната, донесся голос Рут:

– Ему плохо!

Келексел понял, что упал навзничь на кровать Терлоу. Полыхающая в груди боль переросла в нестерпимую агонию. Где-то глубоко внутри, в такт глухо стучало сердце: удар – агония, удар – агония…

Он почувствовал, как разжимаются пальцы, он вот-вот соскользнет. Под ним разверзлась бездна. В ушах засвистел ветер, и Келексел, крутясь и извиваясь, полетел в бесконечную мглу. Его догнал и исчез в пустоте слабый голос Рут: «Боже, он умирает!»

Доктор бросился к кровати, пощупал пульс на виске Келексела. Ничего. Кожа была сухой и гладкой, как металл. «Может, они не такие, как мы, – подумал Терлоу. – Может, у них пульс в другом месте». Он пощупал правое запястье. Рука казалась вялой и полой. Пульса не было.

– Он мертв? – прошептала Рут.

– Похоже на то. – Терлоу отпустил безжизненную руку и поднял глаза на Рут. – Ты велела ему умереть, и он умер.

В ней шевельнулось странное чувство, похожее на укол совести. Чтобы бессмертный хем вот так закончил свою казалось бы бесконечную жизнь? «Это я его убила?» – подумала она, а вслух сказала:

– Это мы его убили?

Терлоу опустил взгляд на застывшую фигуру пришельца. Хем пришел к нему, надеясь найти у примитивного «врачевателя» некое мистическое утешение.

«А я ничего ему не дал».

– Он был сумасшедшим, – прошептала Рут. – Они там все такие.

«Да, это существо страдало особым видом сумасшествия, причем очень опасным, – подумал Терлоу. – Я правильно поступил, отказав ему в помощи. Он мог нас убить».

«Все такие?» – Доктор припомнил краткий рассказ Келексела об обществе хемов. Значит, их много. И что они предпримут, обнаружив двух «аборигенов» над мертвым хемом?

– Что мы можем сделать? – спросила Рут.

Терлоу растерялся. О чем она? Об искусственном дыхании? Мысль казалась абсурдной. Ведь ему ничего не известно о метаболизме хемов. С чувством полной безнадежности он повернулся к Рут – как раз в тот момент, когда мимо, оттолкнув ее, прошли еще два хема.

Рут остолбенела, на лице застыло выражение покорности и ужаса.

Однако хемы действовали так, будто в комнате никого не было. Подойдя к кровати, они склонились над телом Келексела.

Одна из них, в такой же зеленой накидке, как Келексел, своей лысой шарообразной головой и плотным сложением напоминала бочку. Она осматривала, ощупывала тело, брала пробы – все со спокойной уверенностью профессионала. У второго, в черном плаще, было грубое лицо с крючковатым носом. Кожа обоих отливала странным металлическим блеском.

Пока женщина проводила осмотр, никто не произнес ни слова.

Рут стояла, словно ее пригвоздили к полу. Она сразу узнала Инвик и вспомнила их неприятную встречу. Совсем иначе дело обстояло с другим хемом, которого она видела лишь на экране, когда с ним общался Келексел. Режиссер Фраффин. У Келексела даже тембр менялся, когда он говорил о режиссере. Его надменные черты раз и навсегда запечатлелись в памяти Рут. Он олицетворял могущество хемов. И именно он убил ее родителей ради развлечения своих сородичей. Наверняка на его счету было немало таких жизней. Его действия настолько переходили все границы жестокости, что их и жестокими не назовешь. Это был чисто деловой подход, совершенно безличный, словно муравья давишь.

– Надо же, он все-таки исхитрился, – сказала Инвик на корабельном сленге.

В ее голосе была такая пустота, что у Терлоу, который ничего не понял, возникло смутное ощущение ужаса. Рут, прошедшая корабельный импринтинг, знала все слова, но не смогла до конца уловить их скрытый подтекст.

Инвик многозначительно посмотрела на Фраффина. В их взглядах читалось признание собственного поражения. Оба прекрасно понимали, что произошло.

Фраффин сокрушенно вздохнул. Смутный отголосок смерти поступил по сети Тиггиво, когда Единство хемов потряс сигнал о неслыханном нарушении. Почувствовав смерть, ее вектор, режиссер мгновенно догадался, кого она настигла. Безусловно, сигнал достиг каждого хема во Вселенной, но мало кто мог с такой же уверенностью связать его с определенной личностью. В глубине души Фраффин предвидел это событие.

Умерев, Келексел одержал над ним победу. Фраффин это понял, едва они с Инвик прыгнули во флаттер и помчались сюда. В небе над домом роилось множество скафов с кинокорабля – съемочные группы, которые не отваживались подлетать ближе. Они наверняка догадывались, кто умер, и прекрасно знали, что Потентат не успокоится, пока не найдет мертвеца. Да что там, ни один хем на свете не успокоится, пока тайна не будет раскрыта.

Еще никто из бессмертных хемов не умирал, никто за все немыслимо бесконечное Время. Планету вскоре наводнят прислужники Потентата, и все тайны кинокорабля всплывут на поверхность.