Глаза Гейзенберга

Орна внезапно захватило ощущение присутствия всеобъемлющей мысли/идеи: самое тщетное усилие сознания – это попытка изменить прошлое, выполоть расхождения, как сорняки, настоять на общем счастье любой ценой. Воздерживаться от причинения вреда другим – это одно; конструировать счастье для окружающих и вынуждать их принять его – значит нарываться на реакцию равного противодействия.

Орн провалился в сон, но эта запутанная мысль продолжала трепетать и кружиться на периферии его сознания.

Глава одиннадцатая

Человек действует под влиянием многокомпонентных потребностей в ощущении превосходства, самоутверждаясь через ритуал, настаивая на рациональной необходимости учиться, стремясь к достижению поставленных самим собой целей, манипулируя условиями окружающей среды и при этом игнорируя свои собственные способности к адаптации, вследствие чего всегда остается не до конца удовлетворенным.

– «Лекции Халмираха» из файлов Амеля, опубликованных для внутреннего пользования

Орн медленно, но верно шел на поправку. Не прошло и месяца, как врачи решились провести пересадку внутренностей, что увеличило скорость восстановления. Еще через два месяца ему провели курс атлотль/гибирил-терапии, стимулировавший передачу энергии, которая позволила заново вырастить потерянные пальцы, глаз, кожу на голове, стереть иные следы внутренних и внешних повреждений.

На протяжении всего этого времени в душе Орна шла борьба. Он чувствовал, что когда-то усвоенные паттерны мышления душат его, словно он претерпел фундаментальную перемену, отделившую его от прошлого тела. Все предпосылки, на которых строилось его прежнее существование, поблекли, словно тени, бесстрастные и чуждые растущей в нем новой плоти. Он чувствовал, что собственная смерть удивила его, и смирился с полным отрицанием прошлой жизни, рассыпавшейся пеплом. А теперь он заново выстраивал себя, добровольно приняв определение существования, состоящее только из одного компонента.

«Я – цельное существо, – думал он. – Я существую. Этого довольно. Я порождаю сам себя».

Эта мысль проскользнула в него, словно искра пламени, подгоняя вперед, выгоняя на свет из пещеры предков. Колесо его жизни поворачивалось, и он знал, что оно пройдет полный круг. Казалось, будто он спустился в нутро вселенной, чтобы посмотреть, как там все сделано.

«Больше никаких старых табу, – думал он. – Я уже побывал и живым, и мертвым».

* * *

Через четырнадцать месяцев, одиннадцать дней, пять часов и две минуты после того, как его подобрали на Шелебе «считай, мертвым», Орн вышел из госпиталя на собственных двух ногах в компании на удивление молчаливого Умбо Стетсона.

Скрытый под темно-синим плащом КИ форменный комбинезон Орна обвис на его когда-то мускулистом теле, словно сдутый воздушный шар. И все же привычный лукавый огонь снова горел в глазах агента – даже в новом, который был ровесником его духовного просветления. Если не считать потери в весе, он походил на прежнего Льюиса Орна достаточно, чтобы любой старый знакомый узнал его после секунды колебания. Только внутренние перемены не раскрывались перед досужим наблюдателем.

На улице было пасмурно, зеленоватое солнце Марака заволокли облака. Стояло позднее утро. Холодный весенний ветер пригибал траву на лужайке, порывами налетал на экзотические растения, высаженные по периметру посадочной площадки госпиталя.

Орн остановился на лестнице, спускавшейся на площадку, и глубоко втянул прохладный воздух.

– Прекрасный день, – сказал он. Новая коленная чашечка ощущалась странно – удобнее, чем старая. Он остро чувствовал все свои отросшие конечности и боролся с синдромом нового тела, из-за которого все выпускники креш-капсул носили нешутливое прозвище «дважды рожденных».

Стетсон протянул руку, чтобы помочь Орну спуститься по ступенькам, сконфузился и положил ее обратно в карман. За фасадом усталого высокомерия проглядывала нотка тревоги. Его крупные черты застыли в хмурой гримасе. Тяжелым векам не удавалось скрыть пристальный оценивающий взгляд.

Орн посмотрел на небо к юго-западу.

– Флиттер скоро должен быть здесь, – сказал Стетсон.

Порыв ветра потянул Орна за плащ. Он пошатнулся, но восстановил равновесие.

– Я в порядке, – заверил он.

– Зато выглядишь, как объедки с поминок, – рыкнул Стетсон.

– С моих собственных, – сказал Орн и ухмыльнулся. – И вообще, мне надоело гулять по этому моргу, который они называют госпиталем. Все медсестры либо замужем, либо все равно заняты.

– Руку даю на отсечение, тебе можно доверять, – пробормотал Стетсон.

Орн взглянул на него, озадаченный этим замечанием.

– Что?