Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928

Несмотря на все эти усилия, недовольные политикой коммунистической партии никуда не девались, и бюро губкома 4 марта 1924 года утвердило предложение Оргколлегии губкома от 29 февраля начать проверку «заведующих административными отделами, управляющих делами и заведующих личным столом» (начальников отделов кадров. — В. И.). На том же заседании в связи с сообщениями флотских политорганов и ГПУ Ленинграда о случаях «контрреволюционной агитации на кораблях» было предложено «дать указания директорам Балтийского завода, Путиловской верфи и другим, чтобы при посылке рабочих в Кронштадт для работы на военных кораблях отбирались более политически выдержанные рабочие» [781].

Через 10 дней, 17 марта, бюро губкома вновь решило «произвести в вузах чистку меньшевистского элемента, а также лиц, заподозренных в меньшевизме и эсеровщине», а для этого «войти в ЦК РКП с предложением эти мероприятия утвердить» [782]. Еще через два месяца, 17 мая, бюро губкома постановило «поддержать ходатайство т. Мессинга перед Всесоюзным ГПУ об удалении противостоящих политических группировок (меньшевики, белогвардейцы) согласно решений Ленинградского ГПУ» [783].

30 декабря 1924 года комиссия губкома обсуждала вопрос, связанный с появлением группы матросов-анархистов в Балтийском флоте. Были приняты следующие меры: «Перевести из Балтфлота определенные анархические элементы в Сибирь, Владивосток и Архангельск. <…> Студентов, вычищенных из вузов, списать из флота в армейские части. <…> Лицам морского командования воздерживаться от арестов анархистских элементов», а сообщать о них в ОГПУ [784]. Таким образом, бюро губкома не только поддерживало деятельность местных чекистов, но и давало им указания по осуществлению политического контроля и сыска, непосредственно занимаясь вопросами политических репрессий.

Деятельность органов ГПУ — ОГПУ постоянно находилась под наблюдением и других местных партийных комитетов. По подсчетам А. В. Булкина, Пензенский губком партии (его президиум, бюро и секретариат) с апреля 1922 до июля 1928 года 61 раз обсуждал вопросы, связанные с работой органов госбезопасности. При этом 10 раз начальник губотдела ОГПУ рассказывал о политической ситуации в губернии [785].

Примером такого обсуждения может служить выдержка из протокола заседания Царицынского губкома партии от 8 августа 1924 года. Заслушав доклад начальника губотдела ОГПУ М. Ф. Крюкова, губком потребовал от чекистов «усилить работу по всестороннему освещению жизни всех поселившихся в деревне, обратив особое внимание на белогвардейский элемент, амнистированных бандитов, членов антисоветских партий, полицейских и жандармов, следя за их передвижением, концентрацией, связью с духовенством, учительством и сельской интеллигенцией, изучая в каждом отдельном случае причины, цель передвижения и связи» и поручил Крюкову «возбудить вопрос перед ОГПУ об увеличении штата и выделении средств как на работу, так и на содержание аппарата» [786].

С переходом к НЭПу появился новый системный элемент политической оппозиции — оппозиция внутри коммунистической партии. После X съезда РКП(б), принявшего резолюции «О единстве партии» и «О синдикалистском и анархистском уклоне в нашей партии», партийные споры по тем или иным общим проблемам, расхождение во взглядах стали возводиться в ранг внутрипартийной оппозиции, которая не имела больше права на существование. Партия начала путь к официальному единомыслию. Оппозиционеры должны были стремиться, оставаясь частью партии, стать ее большинством, сделав свои взгляды обязательными для всех, или признать свое поражение и раскаяться, рассчитывая на прощение со стороны победителей. Еще одним качественным отличием от предыдущего периода становится появление в рядах партии нелегальных организаций коммунистов. В 1922–1923 годах были раскрыты «Рабочая группа РКП» (руководитель Г. И. Мясников) и «Рабочая правда» (Центральная группа «Рабочая правда»). Г. И. Мясникова, имевшего большой авторитет на бывшем казенном Мотовилихинском заводе (пригород Перми), в марте 1922 года поддержала значительная часть заводских коммунистов. В знак солидарности с ним 164 рабочих-коммунистов Мотовилихи (44 % членов парторганизации) вышли из РКП(б) [787].