Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928

В результате в петербургском «черном кабинете» вскрытием писем занимался всего один чиновник, так как для вскрытия тысячи конвертов требовалось не более двух часов времени. Чтением писем были заняты четыре человека, снятием копии или составлением выписок из писем — два человека. Один чиновник ведал изготовлением печаток, фотографированием писем и т. п. За день обычно перлюстрировалось 2–3 тысячи писем, т. е. в течение дня один цензор просматривал до 250–300 писем [91]. В первую очередь просматривались письма известных лиц (сановников, общественных и оппозиционных деятелей, людей, находившихся под наблюдением, и т. п.), корреспонденция из-за границы. Поэтому в пунктах перлюстрации имелся «алфавит» — список фамилий, чья корреспонденция подлежала обязательной перлюстрации [92]. О просмотре своей корреспонденции знал великий князь Николай Михайлович, упоминавший об этом в письме к Льву Толстому в апреле 1902 года [93]. По воспоминаниям бывшего цензора Петербургского почтамта С. Майского (литературный псевдоним В. И. Кривоша), Николай II распорядился особенно тщательно следить за перепиской великой княгини Марии Павловны, вдовы великого князя Владимира Александровича, поскольку «отношения между двором Марии Павловны и царским двором были, мягко говоря, прохладными» [94]. Через «черные кабинеты» проходили также письма Льва Толстого, будущего министра внутренних дел В. К. Плеве, родственников жены П. А. Столыпина — Нейгардтов (по просьбе премьера) и многих других известнейших и высокопоставленных деятелей [95]. Запрещено было вскрывать письма лишь трех человек: государя, министра внутренних дел, начальника III Отделения (с 1880 года директора Департамента полиции). В городах, где не было официальной перлюстрации, письма определенных лиц вскрывались по требованиям жандармских офицеров или исправников [96].

Копии подозрительных или заведомо нелегальных писем делались в нескольких экземплярах: для отдела цензуры, для главы администрации города или края (генерал-губернатору, командующему войсками и т. п.), для Департамента полиции, особо важные для министра внутренних дел. В свою очередь, министр часть выписок «представлял на обозрение царя и царицы». В Департаменте полиции имелись специалисты по расшифровке и подделке перехваченных писем с химическим текстом [97]. Но копировались письма не только революционного или криминального характера. Тематика перлюстрации была чрезвычайно разнообразна. Здесь были материалы именно политического контроля, характеризовавшие отношение различных слоев общества к тем или иным действиям правительства, событиям духовной и политической жизни. Например, в 1903 году была составлена большая подборка выписок, связанных с канонизацией Серафима Саровского и теми дискуссиями, которые шли в обществе по этому поводу [98]. Основная же масса перлюстрированных писем в начале ХX века была связана с вопросами рабочего, профессионального, крестьянского, студенческого движений; положением в городе и деревне; настроениями в армии и на флоте [99].

Поскольку работа по перлюстрации держалась властью в строгом секрете, то ни Министерством внутренних дел, ни старшим цензором не было издано никаких письменных циркуляров и правил о ведении этой работы. Одновременно существовало негласное распоряжение об уничтожении всей переписки и всех материалов перлюстрационных пунктов на случай народных волнений. Этим объясняется, что в 1905 году погибло много документов, а в начальный период Второй российской революции 1917–1922 годов, в феврале 1917-го, многие материалы перлюстрационных пунктов на местах были уничтожены. Однако значительная часть архива «черного кабинета» на Санкт-Петербургском почтамте оказалась в делах Чрезвычайной следственной комиссии для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданского, так военного и морского ведомств, созданной Временным правительством 4 марта 1917 года [100].