Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928

В начале века Департамент полиции стал издавать два-три раза в месяц литографированную газету с информационными материалами, которая рассылалась начальникам Охранных отделений. Кроме того, 10–15 раз в году выходил «Царский листок», представлявший солидный том объемом 500–600 страниц. Он имел заголовок «Свод заслуживающих внимание сведений по Департаменту полиции» и включал данные о российской эмиграции, деятельности революционных организаций, о перлюстрированной корреспонденции. В виде приложения здесь помещались перехваченные прокламации, отобранные при обысках рукописи и копии перлюстрированных писем. Например, в «Своде» за период 20 апреля — 15 мая 1898 года было помещено перлюстрированное письмо Л. Н. Толстого В. Г. Черткову [106]. Огромную работу по проверке жителей проводили создаваемые с 1905 года сначала на время, а затем на постоянной основе так называемые «регистрационные бюро». Они трудились на стыке политической и общей полиции «для наблюдения и контроля за населением», прежде всего в «дворцовых городах», а также там, куда наносили визиты и где останавливались высокопоставленные лица для выявления возможных террористических групп. Например, Московское регистрационное бюро лишь за четыре месяца в 1911 году осуществило проверку почти 500 тысяч лиц [107]. В результате в недрах Департамента полиции имелись досье на десятки тысяч человек. Только в картотеке московской охранки к 1917 году числилось больше 300 тысяч карточек на лиц, попавших за многие годы в поле зрения полиции [108]. Все это давало и дает основания специалистам оценивать царскую Россию как полицейское государство.

Вместе с тем было бы неверно преувеличивать масштабы полицейского контроля и политического сыска в дореволюционной России. Аппарат, осуществлявший эти функции, оставался сравнительно небольшим вплоть до 1917 года. Например, в Москве в 1903 году было 62 филера (агента наружного наблюдения), а на январь 1914 года — всего 42 секретных сотрудника (сексота) [109]. По другим данным, в 1912 году в Первопрестольной было 159 агентов [110]. Возможно, это расхождение объясняется тем, что в одном случае приводятся сведения лишь об «агентах внутреннего наблюдения», а в другом учтены и «вспомогательные агенты» (лица, не входящие в разрабатываемые организации непосредственно) и «штучники» (лица, доставляющие сведения за плату в каждом отдельном случае).

По утверждению бывшего начальника Петербургского охранного отделения А. В. Герасимова, в столице в 1909 году было не более 200 секретных сотрудников. В других крупных городах их численность составляла от 10 до 30 человек [111]. В современной литературе существует значительный разнобой в определении общего числа тайных агентов политического контроля и политического сыска императорской России. Одни называли цифру 30–40 тысяч человек (В. К. Агафонов), другие — 1,5–2 тысячи агентов (Ч. Рууд и С. Степанов). Лучший знаток этой проблемы З. И. Перегудова указывает на то, что за весь период 1880–1917 годов в картотеке Особого отдела Департамента полиции было зафиксировано около 10 тысяч секретных сотрудников, но сроки их службы варьировались от нескольких месяцев до 10 лет. Поэтому она делает вывод, что на конкретный период времени, в частности к 1917 году, количество секретных сотрудников, входивших в партийные организации или имевших постоянные контакты с ними, «вряд ли превышало 1000 человек» [112]. Надо признать, что такое количество тайной агентуры являлось небольшим для империи, переживавшей серьезнейший политический кризис.

Совсем незначительным был аппарат, занимавшийся перлюстрацией. На 1913 год из 44 служащих самое большое число работников было в «черном кабинете» при Петербургском почтамте — 15 человек, в Москве штат состоял из восьми человек, в Варшаве из девяти, в Одессе — пяти человек, в Киеве — трех, в остальных городах (Харькове, Тифлисе) — по два человека [113]. Им помогало около 60 почтовых работников, занимавшихся отбором писем из основного массива, поступающего на почтамт, и передававших их чиновникам «черных кабинетов» [114]. В годы Первой мировой войны «черные кабинеты» по-прежнему почти не читали крестьянские, пролетарские и солдатские письма, сосредоточивая свое внимание на корреспонденции представителей «общественности» (письма депутатов Думы, государственных и политических деятелей, чиновничества, интеллигенции, студенчества и т. п.). Задача же выявления настроений солдатских масс и их корреспондентов была поставлена перед военной цензурой. Так, к отчету военно-цензурного отделения штаба 12-й армии от 19 января 1917 года была приложена «Таблица настроения армии в процентном отношении бодрых, угнетенных и безразличных писем за период с 15 октября 1916 по 1 января 1917 г.» [115].