Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928

На совещании руководителей ряда губернских ГПУ в августе 1924 года Ф. Э. Дзержинский подчеркнул, что «задача органов ОГПУ заключается в максимальном проникновении в деревню и в постановке информации, для того чтобы вовремя сигнализировать об опасности». В связи с этим докладчик Г. Е. Прокофьев сообщил, что в отношении осведомления «в центральных губерниях создана довольно густая сеть», а представлявший ГПУ Украины Л. М. Заковский рассказал, что используют «в качестве информаторов коробейников, которых посылают на село <…> и бродячих монахов и монахинь <…> в том случае, если они нами безусловно проверены» [553].

Всего же на конец 1924 года Секретный отдел ОГПУ имел 5911 оплачиваемых секретных сотрудников, в том числе в Москве — 518, в Ленинграде — 81, по Юго-Востоку — 369, по Северо-Западной области — 367, в Белоруссии — 363, в Сибири — 360, на Урале — 294, в Крыму — 67, в Ростове-на-Дону — 55, в Средней Азии — 14 человек [554]. Другие отделы ОГПУ имели 3635 секретных сотрудников, в том числе Особые отделы — 700, Политконтроль — 488, Транспортный — 462, местные органы — 1513 и т. д. [555] Таким образом, общая численность платных секретных осведомителей в этот период приближалось к 10 тысячам человек. К сожалению, у нас нет данных об общей численности секретной агентуры к концу 1920-х годов, но из воспоминаний ответственного работника ОГПУ Г. С. Агабекова, бежавшего в Западную Европу в 1930 году, можно узнать, что только в Москве имелось свыше 10 тысяч осведомителей — в 20 раз больше, чем в 1924 году [556]. Кроме этого существовало достаточно много добровольных агентов, а также осведомителей, дававших информацию местным органам ОГПУ. Вместе с тем необходимо учитывать, что погоня за количеством информаторов неизбежно приводила к тому, что какую-то часть составляли так называемые «мертвые души», годные лишь для отчетности.

Т. Д. Дерибас, докладывая об «успехах» Секретного отдела, писал: «Достигнуть этого только своим специальным осведомлением я, конечно, не смог бы, если бы я не переложил часть (очень большую) работы на местную массовую информационную сеть. В прошлом году (1923. — В. И.) эта массовая информационная работа Информотдела ОГПУ и его местными ячейками выполнена блестяще и те 253 т. [тысячи] р., которые отпущены зампредом за мой счет для осуществления моих заданий Информотделу в 1923–1924 гг. полностью оправданы» [557].

В этой связи руководство ОГПУ постоянно подчеркивало недостаточность выделенных сумм на оплату секретных сотрудников. Т. Д. Дерибас, приводя данные о расходах на осведомителей в Саратове (в мае 1924 года 370 рублей на 24 сотрудника, в октябре — 750 рублей на 11 осведомителей), с возмущением писал: «На этом же примере Вы можете убедиться в той невероятной эксплуатации, грошовой скаредности и бешеной экономии, которую мы проявляем: осведомителю по всей профессуре, студенчеству, обществам и союзам, т. е. по существу, обслужившему всю необъятную интеллигенцию большого университетского города — заплачено в месяц 70 руб.», а «как оправдание суммы, испрашиваемой мною на центр в 30 тыс. р., приведу одну лишь сумму, которую я израсходовал на секретное содержание [М. А.] Спиридоновой, [А. А.] Измайлович и [И. А.] Майорова [лидеры партии левых эсеров], почти в 22 т. за год» [558].

Ил. 1. Докладная записка к смете информационного отдела ОГПУ за 1924–1925 гг. Источник: РГАСПИ. Ф. 76. Оп. 3. Д. 307. Л. 21–25

Г. Е. Прокофьев в докладной записке «К смете Информационного отдела за 1924–1925 гг.» от 13 декабря 1924 года доказывал, что «при недостатке средств для секретной части аппарата и при колоссальной загруженности гласного состава, информационная отрасль работы находится в очень тяжелом положении». Он обосновывал это тем, что «перед Информотделом поставлена задача всестороннего освещения широких слоев населения», в которые входят «деревня и крестьянство, фабрика и рабочие, советские учреждения и разные слои городского населения» [559]. Прокофьев напоминал, что в 1913 году МВД израсходовало на секретные нужды 9 248 029 рублей, в то время как Наркомфин не предусматривает выделение необходимых сумм [560].

При вербовке осведомителей с них брали расписки. Например, в 1921 году П. Е. Москалев, завербованный сотрудниками Акмолинской губЧК в 1921 году, подписал следующий текст:

Даю настоящую подписку в том, что я, Павел Москалев, обязуюсь быть осведомителем Кокчетавского Политбюро и хранить в самой строгой тайне все полученные мною из Политбюро сведения и задания. Обязуюсь не скрывать узнанные мною сведения, могущие быть полезными в борьбе с врагами РСФСР. За неисполнение всего нижеизложенного буду подвергаться суровым наказаниям вплоть до расстрела, а также обязуюсь давать сведения в политбюро не менее трех раз [в месяц] по получении инструкции [561].