Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928

Как уже было сказано выше, осенью 1924 года руководство ОГПУ в конфликте с наркомом финансов Г. Я. Сокольниковым доказывало необходимость увеличения численности секретных сотрудников и повышения им денежных выплат. Начальник КРО ОГПУ А. Х. Артузов в докладной на имя Дзержинского подчеркивал, что «при слабости советской власти в деревне элементарная задача ОГПУ — предотвращение восстаний на селе — не может быть выполнена без достаточной агентуры в наиболее опасных местах» [540]. Например, он жаловался, что в Ленинграде КРО имеет возможность содержать не более 22 секретных сотрудников при средней оплате 1500 рублей в год, что являлось, по его мнению, крайне недостаточным, учитывая наличие иностранных консульств и большого количества бывших офицеров [541].

Зам. начальника Особого отдела Р. А. Пиляр в докладной записке на имя зам. председателя ОГПУ Г. Г. Ягоды от 13 декабря 1924 года доказывал, что «уложиться в ту сумму, которую нам отпускают в нынешнем году [1925], будет совершенно невозможно без ослабления работы», «между тем, как международная политическая обстановка, так и политическая конъюнктура внутри Республики, требует <…> усиления внимания к армии (…для Особого отдела расширения агентурно-осведомительной работы)» [542]. По его мнению, в стране шел «быстро прогрессирующий рост консолидации антисоветской общественности, рост активизации контрреволюционных элементов», выражавшийся в росте «активности крестьянства», влияния кулачества на деревню; превращении «вновь выявленных группировок» бывших офицеров, которые «очень быстро после своего возникновения принимают ярко выраженную политическую окраску (монархические, фашистские оттенки)»; росте «антисоветских группировок среди интеллигенции» в армии, наличии в армии «немало враждебно настроенных против нас бывших царских офицеров», возможности превращения «краскомовских группировок» «в антипролетарские ячейки, возглавляющие недовольных крестьян в армии». К этому добавлялось, на его взгляд, то, что «политсостав в армии политически недостаточно развит», легко поддается «мелкобуржуазному влиянию», «не всегда и везде справляется с активным крестьянским молодняком». Одновременно «халатность, бесхозяйственность, мошенничество, а иногда сознательный подрыв обороноспособности в области военной техники со стороны спецов не уменьшились» [543].

Согласно этой же справке в это время на корпус приходилось два секретных уполномоченных, на дивизию — 5, на отдельную бригаду — 4, на губотдел — 3, на военный округ — 15. Всего секретных уполномоченных в 1924 году было 599 человек. Количество осведомителей зависело от величины гарнизонов, от политического состояния частей, гарнизонов; от сосредоточения предприятий военной промышленности. Поэтому, например, в Тульском особотделении на конец 1924 года имелось более 100 осведомителей, в Ульяновском — 76, в Самарском — более 60, в Вятском и Северо-Двинском — по 13, в Акмолинском — 6 человек. При этом Р. А. Пиляр подчеркивал крайнюю ничтожность сумм, выделяемых на содержание осведомления. По его словам, «нередко приходилось сокращать секретных уполномоченных или по месяцам не давать им жалованья, используя средства на содержание уполномоченных для оплаты осведомления». В качестве доказательства Пиляр приводил случай, произошедший во время его объезда в Украине: «Начальник особотделения одной из дивизий должен был продать имеющуюся у него при отделе лошадь и коляску для того, чтобы на вырученные деньги иметь возможность продолжать дальше весьма важную разработку». К тому же особисты находились ниже комполитсостава в должностной иерархии и не получали пайков, ни личных, ни семейных, как комполитсостав [544].

Еще более эмоционально протестовал против «скупердяйства» финансистов начальник СО ОГПУ Т. Д. Дерибас. Он, в частности, писал: