Глаза, опущенные долу (СИ)

- Бог - Отче, - поправил его тот вновь строго, затем понизил голос просительно: - Так ведь ненадолго, до ближайшей обители или места приимного, там и расстанемся. Прошу тебя, именем Господа нашего Иисуса Христа, не откажи!

У Фёдора мурашки пробежали по спине: старец ведь не знал, по пути ли им? Или ему всё равно было куда идти? Особенно страшила в нём эта странная смесь горделивости и униженной мольбы.

Но ничего не оставалось, как подчиниться.

Фёдор боялся, что плестись они будут теперь еле-еле, однако старец в пути выправился и даже, помахивая посохом, поспевал впереди. Сзади как раз плёлся мальчишка-поводырь. Фёдор постоянно кипел в его адрес возмущением, и как только они остановились передохнуть, тут же начал сопляка отчитывать, но тот лишь молча двигал иногда изогнутыми бровями, упорно глядя в сторону, словно и не с ним разговаривали. Так что Фёдор едва удержался, чтобы не надавать ему хороших тумаков.

- Оставь его! Ибо... - тихо проговорил старец, - не ведает, что творит.

"Ведает, да ещё как ведает, - подумал про себя Фёдор, - упрямый осёл!"

Он был зол на мальчишку ещё и потому, что очевидно было: из-за чего-то тот сильно повздорил со стариком, оттого схимник за Фёдора так и цеплялся сейчас, чтобы не остаться с охальником наедине и, не дай Бог, поддаться гневу. Хотя...

2

Отец настоятель, видимо, принял винца для храбрости: несмотря на чин его, чувствовал он неловкость и неприятен был ему этот разговор.

- Но при чём тут я? - запальчиво спросил Фёдор.

Отец Евфимий пожал плечами.

- Конечно, у нас нет полной уверенности. Но хорошо ли тебе будет, если мы станем проводить расследование? Пока так решили двое: я и отец благочинный - на нас и останется. Тебе слава дурная нужна?

- Я не боюсь. Чего мне бояться, если я чист?

- Да, ты не боишься, - возвысил голос игумен. - Но нам ни к чему выносить сор из избы. Ты полагаешь, что мы к тебе несправедливы? Хорошо, тогда найди другое объяснение. Только припомни: всё началось как раз с того дня, как ты вернулся из Саввовского монастыря. Быть может, тут просто совпадение?

Федор не нашёл, что ответить.

- Молчишь? Не спорю: идеального порядка у нас никогда не было, да где он есть? И потом, может, ты поймёшь со временем: иногда надо малым жертвовать, чтобы главное сохранить. Однако тут совсем другое: бесовщина, напасть, которая перевернула вверх дном всю обитель. Я уже перечислял тебе, да ты и сам очевидец: что дальше ждать, коли стали у нас читать молитвы навыворот, сквернословить, смеяться на образа? А уж блуд так и не изжить из келий: от старух до отроковиц - кого только не сподобятся иноки. Видения? Конечно, видения, но это лишь малая толика, есть многое, чего ты не знаешь, а мои уста и произнести не решаются. И ничто не помогает: ни Божье крестное знамение, ни мощи святые, ни покаяния. Так что не обижайся на нас, Феденька! Ты ведь и сам скоро уверишься, что я прав.

Фёдор не выдержал, разрыдался.

- Но вы же прогоняете меня! За что? Что я такого сделал?

Отец игумен встал, подошёл к нему, положил руку на плечо, заглянул в глаза. Он и сам расчувствовался, затянул плаксиво:

- Ну почему, почему у тебя такое мнение? Кто прогоняет тебя, Федюшка? Ты же ведь всегда был и останешься гордостью, надеждой нашей, я и сейчас не сомневаюсь, что ждут тебя дела и почести великие. Но может, как раз, так и угодно провидению? Я, конечно, сам виноват, послал тебя, несмышлёного, с тем поручением. Гнилые, гнилые там места. Но уж больно отец Ферапонт, игумен тамошний, меня просил: собирает он отовсюду какие только может реликвии освященные, наседает на него нечисть, выживает оттуда. Но что я тебе говорю? Я ведь тоже сидеть руки сложа не буду. И если мы ошиблись, так никогда не поздно тебе вернуться. Но сейчас... пойми меня правильно. Себя ты сам спасёшь, а на мне обитель.

Фёдор отрешённо смотрел на реку, поджав руками колени и упёршись в них подбородком. Им владело отчаяние. Ничего, ничего не удалось выяснить. И что дальше ему делать, куда теперь идти? Странно, но в монастыре он чувствовал себя прекрасно, то, что происходило вокруг, его даже краешком не затрагивало. Однако потом, потом он уже не столь убеждён был в своей правоте.

Что-то наталкивало и наталкивало его на размышления, оковав и разум, и видение, ввергнув в бессмыслицу, пустоту. До тех пор, пока, совершенно измученный, он не решил повторить тот свой путь, от начала и до конца, в поисках выхода. И тотчас тогда ему легче стало, теперь вот вновь навалилось.

Впрочем, на сей раз было другое. "Себя ты сам спасёшь..." Теперь у Фёдора уже не оставалось сомнений: в монастыре сразу всё наладилось после его ухода, напасть, как пчелиный рой - с ним пришла, с ним и ушла. Вот только что с ним?

3

"Мерзость, какая мерзость!" - Всё в Фёдоре кипело возмущением.