Глаза Сатаны (СИ)

Матросы с измазанными на индейский манер лицами, устремились к богатым домам, складам, к крошечной казарме для десятка больных солдат. В редкой стрельбе, больше для страха, чем для поражения, три десятка англичан и десяток негров с мулатами в считанные минуты парализовали богатые дома горожан. Блокировали, разоружив почти не сопротивлявшихся солдат с их лейтенантом, и принялись грабить и насиловать.

Долгое сидение в Сан-Хуана без права выйти в город, так озлило матросов, что любое сопротивление тотчас каралось смертью.

Наши казаки, захваченные общим азартом разрушения и наживы, хватали в руки всё самое ценное. Приглянувшихся женщин тащили по углам, визг и вопли никого не останавливали, пока всё накопившееся в матросах не успокоилось и не притухло.

– Всех богатых горожан пригнать сюда, на площадь! – распоряжался Мак-Ивен, размахивая шпагой и пистолетом. – Всё ценное сюда! Ничего не оставлять! Потом разберёмся!

Когда два часа спустя два десятка богатых горожан были собраны и от ужаса не могли даже пытаться протестовать, Мак-Ивен решительно заявил им:

– Если не хотите больше насилия и пыток, не хотите руин города – даю полчаса на сбор двух тысяч песо золотом, сеньоры! Женщин отдельно! Через полчаса начнём насиловать и пытать! Идите, сеньоры!

Женщины воем огласили площадь, взывали к Господу, а церковь уже стояла голая с ободранными стенами, осквернена и обесчещена.

Гора разного скарба высилась на площади и два матроса, один из которых был Джек Крэбб, сортировали, разбирали эту кучу, готовя к отправке на судно

Испанцы торопились, а Мак-Ивен, злорадно ухмыляясь, прохаживался перед женщинами и их дочерями, словно выбирал себе жертву. Его провожали умоляющие глаза, молитвенные заклинания и просто вопли отчаяния и ужаса.

Капитан временами приближался к какой-нибудь смазливой девушке. и та от ужаса готова была сойти с ума. А он любовался впечатлением, произведённым на несчастную девушку, брал её за подбородок, улыбался и отпускал.

Надо отдать должное, Мак-Ивен не любил насилие. Он предпочитал уговорить какую-нибудь женщину попроще и, если получалось так, как ему нравилось, он даже одаривал её некоторыми украшениями и отпускал.

Вот и сейчас он выбрал сеньору лет под тридцать и долго уговаривал с ним разделить радость общения. Та долго в страхе отказывалась, призналась, что вдова, и Мак-Ивен заявил, что от её согласия многое зависит.

Он отошёл, а женщины, как он понял, стали уговаривать её согласиться на домогательства этого, не такого уж противного англичанина.

Эти уговоры и, наконец, согласие, больше всего понравились капитану. Он отправился в ближайший дом богатого сеньора, ставил охрану, и около часа забавлялся с сеньорой. После чего в значительной степени подобрел, больше не издевался над женщинами, а молоденьких девушек тут же отправлял домой. Самых миловидных одаривал их же украшениями, которые они сами должны были отобрать.

– Ну и чудит наш капитан! – весело восклицал Омелько. – Постоянно что-нибудь придумает. Матросам нравится это, ты заметил, Ивась?

– А как не заметить? Наше раздаёт. Не из своей доли, а из общего!

– Что это ты, хлопец? – Демид даже присвистнул. – Жалко стало чужого? А как этим бедолагам? Они сколько раз помирали от ужаса, видя наши рожи и угрозы смерти. Не жадничай, Ивась! С чего бы ты так?

Юноша не обиделся, но в душе согласен с друзьями не был. Последнее время он много думал. Дела на борту в Сан-Хуане было мало, и безделье навеяло на него странные для самого мысли. Он даже их побаивался, но избежать их не стремился.

К вечеру испанцы снесли всё, что требовалось. Кроме двух тысяч золотых песо, было около пятисот в ценных предметах украшений, посуды и тканей. К этому добавили штук тридцать свежих окороков, яиц несколько корзин, маиса, даже немного пшеничной муки, что было большой редкостью в этих местах. И несколько живых свиней, кур, гусей и прочей снеди, которую свозили на судно уже местные лодочники, избежавшие погрома.

– Бить всем сбор! – распорядился Мак-Ивен. – Джеймс, бей в барабан. Пора отваливать. Повеселились и хватит. А то перепьются, как в прошлый раз.

Шестнадцатилетний юнга Джеймс, которого все звали Пирожок за его улыбчивость и румяную физиономию, забил в барабан, сзывая разбрёдшихся матросов, беспечно отдавших себя на милость горожанам. Но те были слишком напуганы и не помышляли об отпоре или мести.

При свете луны «Миньон» неторопливо покинул гавань, взяв курс на юг.

Ивась стоял на румпеле, всматривался в стрелку компаса, поглядывал на чёрное небо в огромных хитрых звёздах, подмигивающих в вышине.

Рядом облокотился о поручни помощник Солт. С этим офицером у матросов были простые отношения. Не сравнить с Бартом.

Ивась чувствовал усталость, сонливость. У грот-мачты сидели четверо вахтенных матроса и играли в кости, вяло перебрасываясь словами. Всё вертелось о предполагаемой делёжке награбленного, и каждый мечтал по-своему ощутить свои богатства.

– Солт, может, я прилягу на полчасика! – взмолился Ивась, глянул на помощника без уверенности в успех его предложения.