Глаза цвета стали

– А это уже нам решать, – оборвал Высоков. – Расскажите еще раз, что произошло после смерти генофага. Мы обнаружили на трупах следы колющего оружия похожего на катану.

Досчитав про себя до пяти, я рассказал самую тяжкую для меня часть рассказа:

– Я был вынужден это сделать, так как концентрированная Радость жизни генофага действовала стремительно. Спасенный мною рядовой начинал перевоплощаться в обычного зомби, а вот капитан Сергеев… по всем признаком должен был стать Ночным Охотником. Времени на раздумья не оставалось. Меня спасло лишь то, что я в момент геновзрыва находился за холмом, который меня и спас от отростков. Больше мне добавить нечего.

– Допустим. Вы должны понять, мы не обвиняем Вас ни в чем. По мне так поступили разумно, я бы и сам так сделал. Мы хотим понять, представить ситуацию, невольным участником, которой Вы стали. Это было тяжело? Сергеев был и моим другом, а не только подчиненным.

– Это было очень тяжело, – искренне ответил я, вспоминая умоляющий взгляд Антона. – Но, если бы ситуация повторилась, я не задумываясь сделал бы это еще раз. Уверен, капитан Сергеев, да и любой другой на моем месте проделал бы это и со мной, хотя бы из жалости.

Генерал Сухарьков многозначительно посмотрел на обоих полковников.

– Что скажите господа офицеры? Я сначала хочу услышать ваш вердикт.

– Станислав Петрович, позвольте, я выскажу наше общее с Игорем мнение, – Высоков пристально посмотрел на меня. – Мы не можем отрицать компетентность и профессионализм капитана Алешина. Он слишком опытный оперативник и много раз доказывал, что способен найти выход из сложной ситуации. Вы должны признать, что в сложившихся обстоятельствах он поступил, как того требовали правила. Он не бросил в беде товарища. Рискуя собственной жизнью, пришел к нему на помощь хоть мог этого не делать. Никто его в трусости бы не обвинил, трусость и здравый смысл это разные вещи. Я до своих людей постоянно пытаюсь донести смысл слов ”своих не бросаем” но это уже абсурд. Мы внимательно ознакомились с материалами, и, по правде, я так и не усмотрел в его поступках ничего порицательного, скорее наоборот. Рекомендую представить его к награде и заслуженному отдыху не меньше двадцати календарных дней. Усиленный продовольственный рацион, думаю, так же не будет лишним.

– Я солидарен с коллегой и тоже не усматриваю никакой вины, – устало согласился полковник Зайцев. – За сим хотелось бы выслушать и Ваше мнение, Станислав Петрович.

Генерал раскрыл папку с моим делом и еще раз медленно пролистал все страницы. Неожиданно он обратился ко мне с вопросом, который я меньше всего от него ждал.

– Алешин, скажи мне, только честно… ты себя сам считаешь виновным?

Его вопрос застал меня врасплох, и мне поневоле пришлось сказать правду.

– Моя вина очевидна, Станислав Петрович.

– Так в чем же она состоит? Объясни. Лично я не вижу ее даже в упор. Пускай генерал Воронин с пеной у рта доказывает, какой ты мерзавец и негодяй, у меня свои глаза имеются. Твои с ним бесконечные терки из-за жены меня не волнуют. Дело молодое.

– Моя вина… в трусости и некомпетентности. – Я опустил глаза.

– Что такое… – вскинул брови генерал. – Поясни, я вдруг перестал тебя понимать.

– Надо было договориться с этим монстром, тогда никто бы не пострадал.

– Не болтайте вздор капитан! С некроморфами нельзя договориться, только убить. Вы устали и подавлены смертью друга, это я понимаю, позвольте решить Совету, были в ваших поступках трусость и некомпетентность или все же злой рок и неудачное стечение обстоятельств.

Генерал, отложил папку в сторону и встал со стула:

– Слушанье считаю оконченным. Вина не установлена. Дело закрыто.

Генерал невозмутимо собрал в охапку рабочие документы. Не говоря больше ни слова, покинул комнату. Полковники, встав по стойке смирно, быстро переглянулись между собой. Сначала был нарушен протокол слушания, теперь нежелание генерала вести расследование дальше. Генерал Сухарьков понимал, как мало у него остается людей в строю, и не желал копать глубже, чтобы ненароком не раскопать никаких иных фактов нарушения. Последняя инстанция сказала свое веское слово, а значит, пора возвращаться к повседневным делам и заботам.

Когда полковник Зайцев вышел следом за генералом, оставив меня наедине с Высоковым, мой шеф долго смотрел на меня, словно собираясь с духом перед нелегким разговором:

– Я бы на твоем месте, Дима, не особо верил генералу. Слушанья может, и завершились, но твое дело не закрыто. Тебя наверняка возьмет под наблюдение служба безопасности ЦОЗ. Ты контактировал с генофагом, а значит, являешься потенциальным разносчиком заражения. Поэтому я хочу знать первым, что ты утаил от Совета. Ничего не хочешь мне рассказать? Сегодня очень хотел присутствовать генерал Воронин, но, учитывая его общеизвестную к тебе неприязнь, ему настойчиво отказали, дабы не превращать все в один большой скандал.

– Мне нечего добавить к сказанному.

– Как хочешь, тогда не забудь к шести вечера заглянуть в лабораторию генетики. Если в отношении тебя возникнет хоть малейшее подозрение или сомнение, я тебе не завидую.