Глазами Ангела

Однако стоявший позади участник беседы не одобрил игривость жены. В ответ на её смех он недовольно пробурчал:

— Ничего смешного. Этим несчастным нужно выживать. Вот и несут околесицу. А ты слушаешь, разинув рот. Лучше б книги читала.

Женский смех прервался. Егор начал было сетовать, что не дослушает, подъём на эскалаторе скоро завершится. Напрасно волновался, девушка откликнулась на упрёк:

— Я и так много читаю! — с жаром возразила она.

— И кого? — иронично спросил тот, кто был ей мужем.

Судя по насмешливому тону, вопрос обсуждался не единожды. Оно и неудивительно: на вкус и цвет образца нет. Один взращён литературой, другая — чем-то иным. Жизнь каждому подарит своё, содержимое чердака не исключение.

А пока Егор размышлял, девушка оправдывалась:

— Как кого? В тумбочке полно литературы.

На этот раз рассмеялся муж и, отсмеявшись, добавил:

— Это не литература…

— А что же? — не на шутку обиделась жена.

По всему чувствовалось, её задела ирония, видимо, по этому поводу в семье не было единодушия.

— Литература, — мечтательно произнёс мужской голос, — нечто особенное! Как часто ты перечитываешь книгу?

— Зачем? — раздалось удивлённое, — прочла, беру следующую. Вон их сколько…

Громкий хохот был ей ответом! Егор машинально повернулся в то самое мгновенье, когда муж привлёк жену и чмокнул в щёку.

— Какая же ты наивная, — не отпуская зардевшуюся супругу, сказал он.

Та сделала вид, будто вырывается. Но, скорее, для видимости. Сама же так и льнула. Егор, дабы не смущать, отвернулся.

— Почему наивная? — несильно вырываясь, вопрошала жена.

— Да потому, что книги не читают. Их перечитывают! Классика — вне времени. Стоит открыть страницу, обязательно узнаешь что-то новое. Но не огорчайся, теперь всего хватает, ошибиться не трудно: пластиковая посуда, разовые отношения, вот и до «повелителей слов» дело дошло…

Егор опустил голову, скрывая улыбку. Настроение улучшилось, он, было, повеселел, как вдруг случайная догадка обожгла, проникла в сердце, медленно затлела! Подобна брошенным углям, туристом безрассудным позабытым, что, в пожар оборотясь, дотла сжигают лес, она испепеляла всё, чего касалась. В чём обрела пристанище и кров. И кровь необходимую для жизни.

Он замер, вмиг сковало знакомое до боли ощущенье. В такой раздвоенности ненавистной немногие отыщут радость. Но удалить её не мог. Егор не раз, не два пытался, напрасен труд. Уж лучше всё оставить, само когда-то рассосётся. Забудется и перестанет ныть. И, в общем то, он прав, всё время лечит. Оно одно творит чудесное. Забвение ему под силу, но мало, кто способен это оценить. К тому же многое осталось скрыто тайной, Егор ни разу не пытал удачу узнать, когда возникла эта двойственность. А, главное, зачем? Он ясно помнил детство, юность, иной порядок им владел. Он жил единой мысли подчиняясь, обласкан ощущеньем, неделим. Он цельным был, и это окрыляло! Вершителем судьбы, всё прежде, и увы. Теперь же сильно изменились его безрадостные дни, а дальше будет хуже. Всякий знает, незыблем их круговорот, а ветреное время позади, остались горести, пришёл и их черёд. Они твердят: всё мрачно, скучно, грустно, всему предел настал иль настаёт. Всё нынче утекло в безвременье, и вскоре Судьбины рок к ответу призовёт.

Ан нет! Ещё немного, саму малость он гонит мысли прочь, в душе отринув страх. Былое, прежних грёз желая возвернуть, всё силится. Напрасные попытки наивность отыскать. Безжалостное время предаёт забвению те дни, когда сомнений нет. Когда в далёком прошлом спит унынье, а всякая минута к радости зовёт, даруя ощущение блаженства… Но нынче лишь враждебность отравы ядом угощает и берёт, что ей положено по праву. Что заслужил, утратив детства пыл, и каждый вдох исполнен горечи. Всё в прошлом, един лишь миг в распоряжении, но не властен, не в силах справиться с реальным он. Тому виной мышленья разобщённость, сомнений тяжкий груз, что давит, будто сон. Их не желал развеять, как и всякий, кто мнит себя живым, а пробуждаясь, засыпает вечным сном, иллюзией согрет. И возмущённых нет, не видно, сладко дремлют.

Меж тем к чему таить неведомое ото всех, постылое безмолвие храня. Пора открыть природу тех сомнений и прочего, сковавшие Егора. Узнать, что и почём. А дело в том, что к мужеской уверенности всё живое мчится в надежде обрести защиту от обрыдлости унылой, она в объятья скользкие смыкает. Вот почему, подобное заметив, стремимся оказаться по соседству. Егор не исключенье, влекомый мистикой забытых ощущений, знакомству был бы рад. Так покорили беспорочность, любовь и сострадание, такие непохожие на всё, что окружает и, в невольника оборотясь, готов он подчиниться твёрдости брутальной. И восхититься нежной робостью, её порой в избытке. Они так дружно меж собою уживались, маня несчастных, одиноких, утративших надежду и покой.