Глазами геолога

Рядом пропрыгал заяц — лениво, равнодушно. У него весьма смутное представление о ружьях и человеке: присел под кустом, поводит ушами, поглядывает искоса.

Пойма реки прорезана многочисленными сухими овражками. В одном из них окунулись в густой сладковатый аромат. В ближних зарослях обнаружили приземистое растение с листьями, похожими на листья земляники, и густо-красными ягодами на тоненьких стебельках, подобными ежевике и с виду и по вкусу.

Торопимся дальше — хлещут по лицу ветки. Неширокие прогалины — и вновь кусты. Жарко, безветренно. Небо голубое, ясное, высокое.

На плотных песчаных косах — автографы зверей: ровная стежка лисьего следа, оттиски раздвоенных оленьих копыт, сложные узоры зайца — два штришка и две точки, напутанные так, что и не разберешь, то ли один косой наследил, то ли десять в чехарду играли. А вот широченный отпечаток пятипалой ступни, будто снежный человек прошел. Медведь!

Кончилась пойма реки уступом, напоминающим железнодорожную насыпь. Его выточила речная вода.

Лезем на уступ.

— Кончился оазис, — утирает Борис пот со лба.

Мне вспоминается: вскарабкавшись на водораздел, выжженный солнцем, загроможденный серыми известняками, мокрые от пота, с пересохшими глотками, шершавыми, как наждак, полуиспеченные от беспощадных отвесных лучей, мы с Батыром дышали, будто рыбы, выкинутые на горячий песок. И вдруг Батыр сказал, выдохнул: «Оазис!»

Внизу, в долине, между серых, словно покрытых пылью, склонов блестела ярчайшая зелень травы и деревьев, чистая и свежая, как глоток ключевой воды…

Это было в Средней Азии. И сейчас, среди чукотской тундры, Борис произнес это певучее слово — «оазис».

На равнине, окружающей нас, повсюду озера (воды в тундре хоть отбавляй). Однако ярко-зеленые кусты и редкие деревья прижались к реке.

Что общего между иссушенными песками и тундрой, почти сплошь залитой водой, между раскаленным югом и студеным севером, где земля многие тысячи лет находится в огромном природном холодильнике, где в горных породах до глубины несколько сотен метров вместо воды — лед? А общее, оказывается, есть: оазисы. Вода, живая вода защищает растения не только от жары, но и от мороза.

Короткое северное лето отогревает землю на десятки сантиметров. Вода, проникая сквозь песок и гальку или по трещинам в земной коре, отдает тепло окружающим породам, отепляет их. «Водяное отопление»!

Пропал за холмом полярный оазис. Куда ни глянь — ни дерева, ни высокого куста. Только трава, голубика да карликовые березы, ива, ольха, придавленные к земле.

Тундра! С самолета она была как на ладони. Теперь мы стоим на этой широкой плоской ладони крохотными существами.

Чаунская равнина. Вдали с трех сторон белые гребни гор. К северу простор без конца и края. На горизонте белесое марево — то ли море, то ли облака. Выход к морю стережет гора Нейтлин. Будто громадный зверь лежит, свернувшись. Гора не слишком высокая — семьсот метров, — но выглядит среди низменности внушительно.

По равнине разбросаны крупные бугры величиной с двух-трехэтажные дома. Ближе к горизонту они выстраиваются в ряд. Дальние струятся, колеблются в потоках невидимых испарений. Они напоминают караван в пустыне.

Впереди заболоченная западина. Ее плоское, как у блюдца, дно разбито на аккуратные прямоугольники (по краям блюдца они мельчают и теряют правильную форму). Будто кто-то плугом прошелся в двух направлениях. По обеим сторонам редких, но удивительно ровных борозд, оставленных неведомым пахарем, возвышаются валики.

Тундры бывают разные. Эта — полигональная. Точнее, полигонально-валиковая. Ничего подобного не увидишь в наших среднерусских краях. В пустынях встречаются плоские глинистые такыры и солончаки. Поверхность их, высыхая, растрескивается на мелкие полигончики. Если бы в трещинах замерзала вода, то получались бы клинья. Из года в год они бы проникали все глубже и глубже. Вода, расширяясь при оледенении, раздвигала бы и боковые породы, выдавливала вверх, образуя валики. Получилась бы полигональная тундра.

Полигональная тундра — сеть подземных ледяных клиньев.

Невдалеке торчит бугор — гидролакколит. Но только сошли мы с валиков — земля заколыхалась, продавливаясь под ногами, как мягкий матрац. Ноги Бориса провалились в топь. И сейчас же непрочный дерн лопнул и подо мной. К счастью, на полуметровой глубине твердая, как плита, поверхность мерзлых пород. Зачерпнув сапогами грязь, выбираемся на сушу. Идем теперь по валикам, огибая полигоны, и круто, под прямым углом, поворачиваем то налево то направо. Так ходят шахматные ладьи.

Приближался бугор, высокий, крутобокий, покрытый зеленой шерстью травы. Он безмятежно торчал среди равнины и, казалось, спал. Мы обогнули его. Я сказал:

— С этого края его озерцо подтачивает. Давай-ка докопаемся до ледяного ядра. Если внутри бугра ледяное ядро, значит это гидролакколит.