Глазами Лолиты

Не знаю, как ему это удалось, но сеанс подслушивания он провел идеально. Юджин, конечно, был страшно недоволен вызовом к директору, но, боясь разоблачения, ослушаться не решился — нас на уроке психологии учили, что в таких случаях человек находится во власти комплекса вины.

Как велик этот у комплекс у Юджина, я поняла, прослушав беседу, записанную Олегом на пленку, не говоря уже о знакомстве с некоторыми деталями своего собственного образа, высветившегося во время этой беседы.

«Ваша дочь, — начал директор, — очаровательная девочка, но ранний период полового созревания ей, по-видимому, причиняет кое-какие затруднения».

«Не понял, — включился Юджин напряженно деревянным голосом — что вы имеете в виду?».

А я усекла, что он здорово испугался, не понимая, куда директор клонит. Директор же, похоже, страшно обрадовался, что может исполнить свою любимую педагогическую арию:

«Как я наблюдаю, у нее нет никаких домашних обязанностей. Вы что, готовите из нее принцессу?».

Юджин тут же стал задираться:

«Какое это имеет отношение к раннему периоду полового созревания?».

«Видите ли, отцы, готовящие из своих дочерей принцесс, часто упускают возможность посвятить их в базисные законы существования».

«То есть?», — затруднился Юджин.

«Например, в связи с тем печальным фактом, что девочка живет без матери, объяснил ли ей кто-нибудь элементарные основы половой жизни?».

«В смысле?» — еще больше затруднился Юджин, уверенный в том, что с основами половой жизни он познакомил меня самым убедительным образом, но лишенный возможности в этом признаться. Тут Олег восторженно хрюкнул и предложил объяснить мне эти основы, не сходя с места.

«Не мешай слушать», — отмахнулась я от него, и оттолкнула его руки, которые тут же принялись за дело. А слушать было что:

«В том смысле, что ваша дочь слишком замкнута и напряжена. Подумать только, за все эти месяцы она не завела себе в классе ни единой интимной подруги! Я просто не знаю ни одного подобного случая».

«Ну и что?» — опять не понял Юджин.

«Как что? Этот факт говорит о том, что душу девочки гнетут серьезные тайны, которые она не решается никому поведать».

Юджин засмеялся, как дверью заскрипел, — ей-богу, даже у меня было больше актерских дарований, чем у него:

«Побойтесь Бога! Какие у нее могут быть тайны?».

Действительно, какие у нее могут быть тайны?

«Родители часто даже не подозревают, какие тайные страсти сжигают души их детей!».

«Это все поэзия, — не сдавался Юджин, — а ведь вы вызвали меня для серьезного разговора о чем-то конкретном, не так ли?».

«Вы правы, исходя из нашего представления о сложном внутреннем мире вашей девочки, мы настаиваем, чтобы вы сняли вето, которое наложили на ее участие в библейском спектакле».

«Не вижу связи…», — начал было Юджин, но директор, потеряв привычную вежливость, резко его перебил:

«Известно ли вам, что с момента вашего запрета девочка непрерывно плачет и мы ничем не можем ее успокоить? Нам кажется, что ее преследуют ей самой непонятные сексуальные терзания, и участие в спектакле стало бы для них настоящим громоотводом, если можно так выразиться».

«Не знаю, — промямлил Юджин, — мне она представляется нормальной и счастливой».

Вот мерзкий врун!

«А наши воспитатели находят ее угрюмой, замкнутой и враждебной. Если вы не согласитесь на ее участие в спектакле, мы вынуждены будем пригласить психолога, который попробует разобраться в тайных пружинах ее душевного надрыва».

За этими словами последовало тягостное молчание. Даже магнитофонная пленка передала мне дрожь, охватившую Юджина при упоминании психолога, — он испугался, что тот выведает у меня подробности наших отношений. Наконец, он вздохнул и смирился:

«Ну, раз вы так настаиваете, я вынужден разрешить ей играть эту сомнительную роль. Но, имейте в виду, вы берете на себя большую ответственность, потому что на сердце у меня неспокойно».

«Ну вот и отлично, вот и договорились! — облегченно заворковал директор. — А от ответственности я никогда не отказывался!».

После этого пошло неинтересное — Юджин быстро попрощался и убрался прочь. Его уход я наблюдала из-за куста сирени — он все озирался, хотел, наверно, перекинуться парой слов со мной, но я хорошо спряталась, и он меня не заметил. Я тогда еще не знала, чем закончился его разговор с директором, но по его понурому виду предположила, что наша взяла.

Но все же только когда мы с Олегом прослушали пленку, я окончательно убедилась, что так оно и есть, и на радостях бросилась целовать Олега, как родного. Однако он меня понял неправильно и в ответ стал целовать меня совсем не по-братски, так что пришлось отбиваться от него руками и ногами — не хватало еще, чтобы нас кто-нибудь застукал и донес Юджину! Он бы тут же этим воспользовался и снова наложил бы свой проклятый запрет на спектакль.