Глазами сокола (СИ)

Она знала: вечные сквозняки, ни с того ни с сего открывающиеся ставни и падающие с полок и столов предметы изящной обстановки, рано или поздно сослужат плохую службу репутации юной королевы. Кухонные девки, конюхи и белошвейки, работавшие во дворце уже поговаривали о проклятье, неведомом, но, несомненно, ужасном (как и положено любому проклятью, наложенному на древний род), унаследованном королевной от преданного забвению отца.

Никакого проклятья не было: это Мирида была тем вихрем северного ветра, что вечно распахивал окна и гасил пламя свечей там, куда приходила ласточка. Дело в том, что когда заколдованная снежинка коснулась руки королевы, и та рассыпалась на тысячи ледяных крупинок, всё её существо этому воспротивилось. И даже потеряв смертное тело, Мирида не поддалась отчаянью и изо всех сил, единственной искоркой угасающей свечи её земного духа, она продолжила цепляться за жизнь. И вьюга, что должна была развеять по свету ледяную пыль, в которую превратилось её тело, стало новым вместилищем души, памяти и устремлений королевы Мириды. И это было удивительным даже для ласточки: только обладатель действительно очень чистого сердца мог стать чем-то столь лёгким и прозрачным, как ветер.

К глубочайшему неудобству рыжеволосой заклинательницы, Мирида не воспользовалась почти безграничной свободой, которой теперь обладала (только несколько пустынных волшебников обладали в Листурии знаниями, позволявшими пленять ветра и грозы), а осталась во дворце, где всё время досаждала своими выходками его новой обитательнице.

Ласточка догадывалась, что именно ей нужно… Больше свободы воли, жившей в человеческих душах, она не любила только материнскую самоотверженность, которая была для неё непостижима, даже по истечении многих сотен лет её земной жизни. И теперь женщина готовилась заключить новую сделку, которая избавила бы её от «нежелательного общества».

– Ты хочешь помочь своей дочери? – спросила она у сбившего письменные принадлежности со стола вихря как-то утром.

Ветер тут же закружился вокруг неё, поднимая тяжёлые рыжие пряди. Ласточка посчитала, что такой ответ можно посчитать согласием. Женщина рассказала невидимой королеве, в чём заключались условия освобождения Селесты от птичьего оперенья. К тому же, она пообещала даже указать направление, в котором она оправила облачённую в облик соколицы королевну при условии, что колдовская метель больше не появится в стенах дворца, что Мирида никогда не переступит его порога. И даже ласточка была готова уступить Мириде и её дочери один из потайных дворцов, спрятанных меж горных вершин в случае, если ей удастся вернуть дочь на Родину.

И Мирида согласилась, ведь нет такой клятвы, которую не дала бы мать, чтобы спасти своё единственное дитя. Пусть слова её для слуха обычного человека звучали шелестом ветра в складках тяжёлой ткани портьер, всё-таки они были сказаны. И вот уже волшебный вихрь, звавшийся некогда Миридой Соколицей, нёсся над морской гладью на север, туда, куда колдовская сила отнесла её потерявшую человеческий облик дочь.

Ласточка вдруг подумала, что из всего этого может получиться что-то интересное…

Глава 12. Похититель вихрей

В пустыне-над-сердцем, в самой её середине, жил человек. Он долго высчитывал место, чтобы выстроить свою башню. Он знал многое, но служить никому не желал, хотя мог сыскать большие богатства, если бы захотел. Он был влюблён, влюблён страстно и доходил, порой, до безумия в своём чувстве. Как известно, любовь заставляет людей совершать, на первый взгляд, странные поступки. Например, удалиться в пустыню, так далеко от человеческих поселений, что само существование жителя песчаных дюн стало легендой пустынных кочевников. А любил он так сильно, что оставил людское общество, науку. И науку совсем не простую, имя ей было колдовство.

Нет, он не был чернокнижником, он больше всего любил наблюдать за движением звёзд, за жизнью пчёл в укрытых под тенью плетёного навеса улье, за линькой своего верного товарища пурпурного попугая, старость которого сумел отсрочить с помощью особых снадобий… О ещё за множеством других удивительных вещей!

В городе, где он жил раньше, у него не было этой величайшей возможности – созерцать. В его богато украшенном доме вечно было слишком много людей! Так уж вышло: родился он в семье, где каждый третий сын обладал даром волшебным столь чистым и сияющим, что (при надлежащем обучении) мог договориться даже со смертью. Оттого люди бесконечной чередой шли к его порогу, оттого он и бежал в пустыню, как только его племянник достиг двенадцатилетняя и обрёл в полной мере свой магический дар.