Она уже встречала таких отчаянных на своём пути. Истинная любовь рождается намного реже, чем принято считать, и, откровенно говоря, Ласточка не любила с нею связываться: слишком уж была эта сила дикой и непредсказуемой. Никто, даже она, прожившая не одну человеческую жизнь, побывавшая в разных поднебесных мирах, не знал, на что именно способна эта сила, и есть ли вообще границы у её возможностей. И если в дело вмешалась она, Ласточка обретала опасного противника. А ради чего ей стоило так рисковать? Ради скучных людей с некрасивыми лицами и шкур убитых животных, считавшихся ценными?
Впрочем, стоило и проверить, насколько силён огонь привязанности в сердце охотника. И если по законам этого мира, она не имела права отныне вмешиваться в судьбу Мириды и Бриана, то, заключив с ней договор, обернувшаяся ветром королева дала Ласточке право вмешаться в судьбу Селесты.
Сириус, летевший над фьордами, и не догадывался о том, что ему может хоть что-то угрожать в этом облике. Он искренне радовался полёту и лёгкости тела, позабыв о всякой осторожности. И вот белая башня осветилась лучами утреннего солнца. Охотник надеялся, что, не смотря на вынужденную задержку и сон, более долгий, чем в прошлый раз, он успеет до полудня: очень хотелось увидеть Селесту в её человеческом облике ещё раз! Пусть и такую: странную, не ведавшую о его существовании, но живую и прекрасную.
Тут острый взгляд сокола выхватил крошечную точку, вьющуюся над крышей башни. Она стремительно приближалась, с каждой секундой всё больше и больше напоминая своими очертаниями птицу. Нет, не просто птицу! Пёструю быстрокрылую соколицу, несущуюся навстречу! Он не усомнился ни на мгновение: королевна летела к нему навстречу. Радостный клич сорвался с его клюва. По движениям, неуловимым глазу человека, он понял: охотник узнан, королевна приветствует его. Они закружились в соколином танце, в вихре крыльев, когтей и бесконечной свободы, которую могут подарить лишь небеса. Охотник был счастлив в те мгновения. Казалось, от человека в нём почти ничего не осталось в украденном теле. А может, всё решится именно так? Они навсегда останутся животными, понимающими друг друга без всяких слов. Не будет больше бессмысленной вражды, боли и страхов. Пусть так, они проживут свои жизни судьбой, что им не была предназначена при рождении, но будут свободны и счастливы!
Два сокола под самым пологом заколдованных облаков парили крыло к крылу, летя в сторону башни, чтобы пересечь границу и навсегда покинуть мир людей… И, вдруг, Сириус заметил что-то странное в своей спутнице. Её взгляд, слишком живой и осмысленный, теперь выражал непонятное ему, холодное торжество. Он не мог представить, чтобы подобное виделось в глубине глаз Селесты, которую он знал. Тут Сириус понял, что Селеста никогда бы не согласилась покинуть свой народ по доброй воле навсегда. Не важно, в каком она была обличье, и кто был бы рядом с ней. Он закричал отчаянно, настоящий сокол мог бы так кричать лишь в минуту смерти. Спутница его, кем бы она ни была, поняла, отчего он больше не источает волны безграничного ликования, отчего раздался этот крик. Они всё ещё как животные понимали друг друга, чувствовали намеренья, не используя слов. Ещё за мгновение до того, как она его атаковала, Сириус понял, что произойдёт. Только сделать ничего не успел.
Птица вырвала камень из его сомкнутых когтей с необыкновенной силой.
Охотник падал и смотрел на солнце: как же он сразу не понял, что полдень был близок, но ещё не наступил? Мысль о скорой гибели так и не успела добраться до его головы.
Сон Сириуса
Сириус погибал. Он понимал это каким-то странным животным чувством, единственным доступным ему в этот миг. Вокруг была темнота. И откуда-то из её глубины слышался голос матери, который он часто вспоминал в минуты печали… Этот высокий и прекрасный, чистый и нежный голос, пел песню, которую он запомнил с тех времён, когда она сидела у его колыбели, когда мир ещё не был таким страшным.
Засыпай-ка, родной, я спою тебе сказку
О том, как сокол мой поменял как-то ласку
Милых рук на полёт, на просторы небес,
На края, где волшебны и горы и лес…
Улетай, сокол мой, улетай мой родной,
Может, ты никогда не вернёшься домой?
Пусть тебя ветер звёзд далеко унесёт,
Только помни, что дома тебя всё же ждёт
Лишь Любовь….
А в чужой стороне всё и правда прекрасно,
Будто кто-то плеснул с неба яркую краску…
Только сердце скулит и совсем не поёт:
В том краю волшебство, а не счастье живёт!
Прилетай, сокол мой, прилетай, мой родной,
Может, всё же, ты скоро вернёшься домой?
Пусть тебя ветер звёзд вновь ко мне принесёт,
Знаю точно: тебе снова счастье вернёт
Лишь Любовь…
Сириус опускался во тьму всё глубже, будто на дно холодного океана, а голос матери слышался всё чётче. Потом, он вдруг понял, что это вовсе не мама поёт у его колыбели, и знакомые слова произносились голосом Селесты…
Глава 30. Веря в чудо