Глазами тьмы

Есир еле удержался, чтобы не дернутся и не отшатнуться. Аура темной сущности, казалось, физически давила на него, волнами накатывали омерзение и страх. Причем страх иррациональный. Больше всего пугали не когти, остроту которых он успел почувствовать, а само присутствие чего-то потустороннего, способного причинить вред не только телу, но и душе, особенно если коллеги не позаботятся вовремя о молитве. Только от его подчиненных зависит срок пребывания в преисподней — дни, годы или бесконечность. Иногда эта зависимость просто бесила Есира, и он принимался вымещать раздражение на паладинах, не подозревающих о его терзаниях.

— Одержимая, тебе же самой не нужны конкурентки. Все вы терпеть не можете себе подобных, — с уверенностью сказал верховный инквизитор.

— Думаешь, что можешь управлять моими действиями? Нет, ненаглядный мой, у всего есть своя цена. Если я ненароком избавлю город хоть от одной бесоватой, то возьму свою плату кровью, а ты мне еще поможешь! — жестко заключила темная сущность. — А теперь как насчет аванса?

Горячее дыхание коснулось шеи Есира, он замер в оцепенении и с натугой попытался вспомнить вылетевшие из головы слова изгоняющей молитвы. Но одержимая не дала времени на то, чтобы собраться с мыслями. Она прильнула губами к ранке, прикусила зубами и без того поврежденную кожу, высасывая кровь, словно вампир. Одна нечеловечески сильная рука закрыла рот и частично — нос, не давая полноценно дышать и кричать, позволяя издавать лишь глухое мычание, которое вряд ли будет услышано шумно суетящимися в отдалении возле колокольни паладинами. Вторая рука бесовки принялась нагло гладить и мять живот, постоянно соскальзывая чуть ниже. Есир почувствовал, что теряет сознание, и не стал сопротивляться, малодушно сочтя беспамятство лучшим выходом. Он и не чаял больше когда-нибудь очнуться. «Если народ узнает, что меня убили прямо возле собора, будет паника», — мелькнуло в голове напоследок.

Но в планы одержимой не входило избавлять верховного инквизитора от проблем…

Есир очнулся от ноющей боли в шее и легкого дискомфорта в паху. Над головой все так же сияли звезды, в отдалении слышались голоса перекликающихся паладинов. Он судорожно втянул воздух в изголодавшиеся легкие и неожиданно почувствовал, как в уголке глаза скопилась слеза и соскользнула к крылу носа. Но мужчины не плачут. Плачут женщины и сопляки. А кто он? Есир и сам не знал. Как не знал, рад ли тому, что его не убили. Он был морально раздавлен своим бессилием. Многие годы инквизитор считал себя немного сильнее других, лучше, выше, неуязвимее, а сейчас ему без напряга доказали, какое же он ничтожество. Сейчас он готов был дать обет стать самым праведным из праведников, если найдется человек, способный законно выявить всех одержимых в Эдиабаде. Если подумать, это не такой уж плохой размен. Но надежды не осталось, а он был связан обязательствами и безвыходной ситуацией и потому должен — просто обязан! — без колебаний делать то, что может.

Сесть удалось с трудом, голова немного кружилась. Хотя плохое самочувствие было связано отнюдь не с мизерной кровопотерей, ведь ни вены, ни артерии не пострадали. Больше всего пострадала гордость. Есир пощупал саднящую шею, кончиками пальцев различил влагу и поморщился. Вдруг навалилось омерзение к себе самому, захотелось искупаться, он представил, как горячая вода смывает всю грязь. Одержимая просто использовала его для удовлетворения самых низменных инстинктов и оставила валяться как ненужную, сломанную вещь. Ей ведь, как вампиру, не требовалась кровь для выживания — только для получения извращенного удовольствия. Но что он мог сделать в данной ситуации? Даже о мести приходилось только мечтать, потому что в реальности найти и уничтожить хитрую бесоватую, успешно влившуюся в общество, не представлялось возможным. «Нет, надо все-таки любой ценой найти этот амулет тысячи душ, — подумал верховный инквизитор. — И тогда… тогда уже я смогу диктовать условия!»

Умея примечать в людях все, даже самые мелкие пороки и недостатки, Есир просмотрел в себе один главный — гордыню.

Инквизитор оправил одежду и богато инкрустированный крест, который он заказал при вступлении в должность, и решительно, стараясь не обращать внимания на разливающуюся по телу после нервного перенапряжения слабость, направился к архиву. По мере приближения к как ни в чем не бывало суетящимся подчиненным в нем все больше и больше росла злость. Как же так: главу церкви буквально убивали в нескольких десятках метров от них, а ни один паладин ничего не заметил и не почувствовал? Никто так и не пришел на помощь в то время, когда он в неравной борьбе уступил одержимой! А может, они специально решили сместить его таким образом?! Подозрительность и мнительность разыгрались не на шутку, отодвинув на задний план недавно испытанное унижение. Все-таки недостатки частенько брали верх над достоинствами Есира, хотя он потом искренне об этом жалел.