Глазами жертвы

Тейтум замолчал и слегка кивнул О’Доннелл.

— Мы считаем, что Гловер потратил вырученные деньги на лечение в частной клинике, — подхватила та. — В Чикаго подходящих клиник более двадцати.

— Вряд ли судья подпишет ордер на обыск во всех клиниках. — Брайт нахмурился. — Интересная догадка, но, увы, без подтверждения…

— Одна из них привлекла мое внимание, — перебила О’Доннелл. — Онкологический центр «Селеста». Высокие цены, высокий процент выживших пациентов. Клиника выделяется, во-первых, маленьким штатом — всего шесть человек. Гловеру это наверняка понравится: чем меньше персонала, тем меньше людей могут его опознать. Во-вторых, там принимают наличные, что сейчас редкость.

— Кстати, у Гловера, по всей видимости, в Чикаго есть знакомый, который конвертирует биткойны в наличные, — добавил Тейтум.

— Сегодня утром я отправилась в «Селесту», — продолжила О’Доннелл. — Я выяснила, что некто с диагнозом Гловера проходил там лечение, заплатив сумму, примерно равную выручке за фотографии. Я в красках обрисовала молодой и впечатлительной медсестре, как Гловер поступает с женщинами, и показала его обновленный портрет. Она сожалела, что не может раскрыть личные данные клиента, но неоднократно подчеркивала: для обыска есть веские основания. Также она упомянула, что неплохо бы нам заглянуть в клинику второго ноября в половине третьего. Догадываюсь, на это время у Гловера назначена следующая процедура.

Тейтум слышал это уже второй раз, но теперь что-то не давало ему покоя. Что-то, связанное с портретом. Что же? Он стиснул зубы, собираясь с мыслями. Медсестра опознала Гловера по свежему рисунку. Скорее всего, она и раньше видела его фото в новостях, а за несколько месяцев он изменился до неузнаваемости. Что с того?

Догадка не давалась в руки.

— Для ордера может и хватить. — Кох улыбнулся. — Второе ноября на следующей неделе. Если он явится в клинику, мы его прижмем.

— Нельзя ждать так долго, — возразила Зои. — После Генриетты Фишберн Гловер искал других жертв. Поэтому они с Финчем напали на Рею Делеон. Однако ее убийство, очевидно, пошло не по плану, и Гловер вряд ли успел сделать много снимков.

— Насколько мы можем судить, фотографии Реи не выставлены на продажу, — произнес Тейтум.

— Если будем ждать, Гловер убьет еще одну женщину, чтобы оплатить следующий этап лечения.

— Понял. — Кох кивнул. — Посмотрим, получится ли взять ордер на обыск клиники. В записях, возможно, найдем зацепку: номер телефона, адрес, контакт на экстренный случай… В больничных бланках миллион строчек, хоть где-то же Гловер должен допустить промашку.

— А мы снова поговорим с Финчем. Может, вытянем из него еще что-нибудь, — сказал Валентайн.

— Кроме того, отправьте новый портрет Гловера в СМИ, — велел Брайт.

Тейтум не стал вслушиваться в дальнейшую череду коротких фраз. Вскоре все разошлись, а он размышлял о рисунке и о внешних изменениях Гловера. Заметив, что Грей остался на месте, Зои подошла к нему.

— Брифинг закончен, — сообщила она.

— Откуда Патрик Карпентер узнал о болезни Гловера? — спросил ее Тейтум.

— Что?

— Когда мы задержали Аллена Свенсона, в участок ворвался Патрик Карпентер и заявил, что Аллен не стал бы творить подобные зверства на пару с умирающим. Только вот в прессе никогда не упоминали, что у Гловера рак. И мы тоже Патрику об этом не говорили. На фото Гловер выглядит здоровым.

— Наверное, он сам пожаловался Патрику на болезнь, — предположила Зои. — Или до того дошли слухи…

— Рак у Гловера диагностировали в Дейле. Так что Патрик либо обсуждал Гловера с тем, кто недавно с ним встречался…

— Либо сам видел Гловера, — закончила за него Зои.

— Значит, нужно навестить Патрика, — сделал вывод Тейтум.

Глава 75

Леонор Карпентер жила словно на американских горках: от тревоги до облегчения и обратно — и так целыми днями. Ее эмоциональное состояние находилось полностью в руках неродившегося ребенка. Точнее, в ногах.

Когда он пинал Леонор, ее охватывало облегчение. Он там, еще живой. Стоило ему надолго затихнуть, и она начинала волноваться. Не задушила ли его пуповина? Не остановилось ли крохотное сердечко? Лежа в больнице, несмотря на постоянный дискомфорт, Леонор успокаивалась писком кардиомонитора. Как только монитор отключили, она оказалась во власти маленького Бума.

Зря она дала ему имя, не надо было. Так ничему и не научилась. Но на тридцатой неделе уже не могла звать его плодом или «этим».

Если малыш не пинал ее больше двух часов, тревога становилась невыносимой. Леонор лежала на боку и шептала ему:

— Давай, Бум. Один пинок для мамочки. Один маленький пиночек.

И он всегда послушно отвешивал легкий пинок, чтобы успокоить маму. Уже сейчас он такой умница!