Глазарий языка. Энциклопедия русского языка, меняющая представление о справочной литературе

Гибало – станок для сгибания дуг и полозьев. Слово образовано от широко распространенного диалектного глагола «гибать», которого в литературном языке в бесприставочном виде не существует. Литературный язык, в силу своей не всегда объяснимой избирательности, допускает только приставочные образования: «сгибать», «нагибать» и проч. Слова «гибель», «гибнуть», «погибать» и т. п., а также «губить» и «сгинуть» этимологически родственны словам со значением «гнуть» и в смысловом отношении производим от них. Слова «гнуть» и «-гибать», естественно, исторически однокоренные, однако в первом слове корень *gъb- утратил *b еще в дописьменную эпоху, что ставит перед нами сегодня непростой вопрос: если слова «согнуть» и «сгибать» родственные (что очевидно), где же их общий корень? «Г-»? А что такое тогда «-иб-» в слове «сгибать»? Придумать небывалое чередование: «г-» (или «гн-») // «-гиб-»? Объявить, что слова однокоренные, но корни в них разные? (А какой все же корень в слове «гнуть»?) Или, простите, «спустить все на тормозах», обходя неудобные вопросы? По последнему пути мы обычно и идем. Непростое это дело – словообразование, которое не хочет смотреть в историю языка.

День 2

Возвращение в детство: мы снова в мире волшебных сказок

Заголовки статей на наших просветительских ресурсах:

«Голуби оказались способны отличать слова от бессмыслицы»

«Лошади смогли общаться на языке символов»

«Козлы оказались способны просить помощи у человека»

«Универсальность одного из законов лингвистики доказали на мартышках»

«Переводчик с кошачьего языка на человеческий показали в действии»

«Осьминоги любят общаться»

«Расшифрован язык синичек»

«Бразильская лягушка пользуется языком жестов»

«Шимпанзе способны выучить „иностранный" язык»

«В „языке" кашалотов нашли диалекты»

«Лингвистические способности крыс»

«Словарь обезьяньего языка»

«У дельфинов обнаружили полноценную речь»

(Приведены заголовки статей с сайтов:http://www.nkj.ru,https://lenta.ru)

День 3

Бессмертный диктант

«Господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны бы по-настоящему быть великанами…» – писал много лет назад замечательный драматург и вдумчивый, чуткий мыслитель Алексей Никандрович Арбузов. Как выяснилось, он немного заблуждался. То есть про громадность лесов и необъятность полей все было подмечено верно, с зоркостью подлинного художника, но вот великанов, как показали позднейшие изыскания, в нашей природе не обнаружилось.

Чувствуя себя в глубочайших горизонтах при своем мелком размере немного некомфортно, русские люди инстинктивно стремились к единению и постепенно скучивались, сталпливались, сгруживались, стеснялись. Так родилась Община. Но при всем своем несомненном величии, при радости коллективного труда, потребления, досуга и мыслительного процесса даже Община не могла вытеснить из сердца маленького человека тоску по великанам, по настоящим, здоровым, огроменным великанам. И тогда на свет явилась Гигантомания.

С тех древних пор, описанных еще в наших берестяных грамотах, русские люди очень полюбили не просто делать все сообща, как один, но делать это с размахом, на полное, так сказать, декольте. Чтобы гром гремел. Чтобы земля тряслась. Чтобы все охренели. Это достойное с любой точки зрения свойство с течением исторических эпох, с подъемом нас, фигурально выражаясь, с глубины океана времени, вызвало у нации род недуга. Размах стал считаться главной целью любого действия, а то, что изначально было главной целью, – забывалось или даже менялось прямо на противоположное.

В таком виде, в таком разрезе все это и дошло до наших дней. Хорошим примером излагаемой здесь мысли могут служить две недавние, прошедшие буквально одна за другой, совершенно разные по смыслу и абсолютно родственные по психологической природе, общенациональные акции – «Бессмертный полк» и «Тотальный диктант» (хронологически в обратном порядке). Кажется, можно с уверенностью утверждать, что в прошедшем году обоим этим мероприятиям было свойственно гомерическое увеличение размаха при раблезианском нивелировании исходного смысла.

Мы наблюдали в чистом виде гротеск – доведение до крайнего предела, граничащего с абсурдом, какой-то одной, наиболее характерной черты явления. В случае с «Бессмертным полком» это проявилось в (потенциально бесконечном) расширении круга лиц, изображения которых стало допустимым нести на плакатах; теперь это мог быть не только родственник демонстранта, но и в некотором смысле совсем не его родственник – и даже вообще не пойми кто, то ли Сталин, то ли Студебеккер.