Глазарий языка. Энциклопедия русского языка, меняющая представление о справочной литературе

Именно об этой букве идет речь у А.В. Исаченко. Она обозначала в эпоху Кирилла и Мефодия носовой звук [о], но затем носовые были утрачены почти во всех славянских языках, и в древнерусском языке эта буква действительно не имела «фонологического оправдания» уже в эпоху начального распространения письменности. Это привело к ее утрате. В конце XIV – середине XV века, в эпоху так называемого второго южнославянского влияния – время архаизации и славянизации книжно-письменной культуры Московской Руси, юс большой вновь появляется в текстах как знак древности и высокого стиля (об этом и пишет автор), но и это его пришествие не было удачным. Надолго он не задержался; современный церковнославянский алфавит, например, включает в себя много букв первоначальной кириллицы, в том числе и юс малый (А), но юса большого среди них нет.

В конце 1990-х годов, когда «Вестник РАН» перепечатал статью Исаченко, впервые опубликованную в 1973 году, появление Ж вместо в журнале, не рассчитанном на специалистов в области исторической русистики, нельзя расценивать иначе как вопиющий недосмотр или непрофессионализм.

Однако статья Исаченко любопытна не только этим редакторски-издательским курьезом. Александр Васильевич Исаченко, яркий представитель зарубежной русистики XX века, родился в Петербурге, но уже семилетним мальчиком вместе с родителями покинул родину и всю жизнь прожил за границей – в Чехословакии и Австрии. (Между прочим, он был женат на старшей дочери Н.С. Трубецкого.) Его статья о Новгороде и Москве написана очень задорно, и это ее главное достоинство – вполне, впрочем, достаточное, чтобы статью прочитать (ее легко найти в Интернете).

По мысли Исаченко, если бы в XV веке русские земли объединились под властью Новгорода, а не Москвы, все было бы хорошо. Новгород был свободным (не был разорен монголами), образованным, широко контактировал с Европой, культивировал деловую письменность, тяготел к ереси протестантского толка. Новгородская Русь в таком случае пережила бы свою Реформацию, Библия была бы переведена на живой русский язык, книжно-письменный язык сближен с разговорным, появилась бы основа для развития светского, внецерковного распространения знания, восторжествовала бы идея личной свободы и все было бы как в странах просвещенного мира.

Однако все это написано Исаченко в духе даже не лекции для неофитов филологии, а в духе ни к чему не обязывающего разговора в курилке. С собственно научной точки зрения изложение Исаченко не выдерживает критики, особенно в свете достижений исторической русистики последних десятилетий, что хорошо показано в рецензии на статью, написанной крупнейшим современным специалистом в области истории русского языка Вадимом Борисовичем Крысько (рецензия называется «Без гнева и пристрастия» и тоже легкодоступна). Сведения о новгородской письменной культуре, приводимые Исаченко, приблизительны, неточны или даже грубо ошибочны.

Впрочем, как признается сам Исаченко, весь этот «мысленный эксперимент» нужен ему для того, чтобы показать «сущность того, что было на самом деле», то есть заклеймить – вполне в духе многих современных фейсбук-мыслителей – реакционный характер культуры Московской Руси. Исаченко выстраивает такой ряд: архаизация и славянизация русского книжного языка в конце XIV – середине XV века привела к углублению разрыва живой и письменной речи, узурпации книжного знания церковью, подавлению всяких ростков светской интеллектуальной культуры, торжеству мракобесия и кровавому самодурству политической власти. Все это немножко напоминает детский стишок: «Не было гвоздя – подкова пропала» – и так далее вплоть до «Враг вступает в город, пленных не щадя».

Надо сказать, что Крысько, хотя и указывает на неприличную для научной статьи идеологическую и политическую тенденциозность рассуждений автора, сам этот причинно-следственный ряд оспаривает довольно вяло.

Вот тут-то и задумаешься поневоле: неужто и впрямь Малюта Скуратов зверствовал в глубоких подвалах Александровской слободы именно потому, что за сто лет до этого русские книжники стали вновь вставлять в слова забытый юс большой?

День 2

Диалог у Википедии

– Пушкина звали Евлампий Христофорович.

– Вы с ума сошли? Александр Сергеевич же!

– Проверим?

– Да вот хоть в Википедии посмотрите – написано черным по белому.

– Ну, знаете, вы нашли, на что ссылаться – на Википедию…

День 3

Веселая тризна

В литературе встречается полузабытое ныне выражение «чтобы дома не журились», где диалектно-просторечный глагол «журиться» означает «печалиться», «горевать». Это выражение является своеобразным присловьем, сопровождающим призыв выпить или закурить.

Ср.: «Покурим, чтоб дома не журились» (В.П. Катаев, 1925); «– Ну, чтоб дома не журились! Они выпили стоя…» (Г.Я. Бакланов, 1961); «Закурим, что ли, парнишка? Чтоб дома не журились» (В. Быков, 1966); «И дядя Юра предложил выпить, „щоб дома не журились“» (А. и Б. Стругацкие, 1972).