Читаем Глядя на солнце полностью

Она отвела глаза; он держал ее за запястья, и она знала, что должна будет взглянуть на него — или хотя бы ответить, — прежде чем он позволит ей уйти. Какой смысл ему так плохо с ней обходиться? Вполне вероятно, что она глупа, хотя ей почти казалось, что это не так. Но даже если… почему это его сердит? Она же не была умнее, когда он с ней познакомился, а тогда он словно бы ничего против не имел. Она почувствовала боль в желудке.

Наконец с капелькой вызова, но не глядя ему в лицо, она сказала:

— Ты обещал, что не отошлешь меня назад, если я окажусь с дефектом.

— Что-что?

— Когда я поехала к доктору Хедли, я спросила, отошлешь ли ты меня, если я окажусь с дефектом. Ты сказал, что нет.

— Но при чем тут это?

— Ну если ты думаешь, что я с дефектом, ты можешь отослать меня назад.

— Джин. — Он крепче сжал ее запястья, но она все равно отказывалась посмотреть в большое красное лицо на мальчишеской шее. — Черт. Послушай. — Казалось, он был раздражен до крайности. — Послушай, я люблю тебя. Черт. Послушай, я люблю тебя. Просто мне иногда хочется, чтобы ты была… не такой.

Не такой. Да, она видела, что он этого хочет. Она же глупа до невозможности и бездетна. А ему она требуется умная и беременная. Все очень просто. «Орел — заведем шесть детишек. Решка — кота заведем». Им придется купить кота.

— У меня боли, — сказала она.

— Я люблю тебя, — ответил он, почти крича от раздражения. Впервые после пяти лет брака эта информация не подействовала на нее. Не то чтобы она ему не поверила, но дело теперь не исчерпывалось вопросом о честности.

— У меня боли, — повторила она, чувствуя себя трусихой из-за того, что не могла посмотреть ему в лицо.

Без сомнения, он еще больше презирает ее за то, что у нее боли.

В конце концов он выпустил ее запястья. Но в следующие месяцы снова и снова возвращался к вопросу о том, чтобы она «показалась специалисту». Джин приняла уклончивую терминологию, хотя про себя повторяла фразы, которые читала, пока Проссер Солнце-Всходит храпел в соседней комнате. «Несоответствие органов» — вспоминала она, и «конгестия матки». Конгестия — ей вспомнились мужчины, приходившие прочистить канализацию, и она вздрогнула. Бесплодие — вот верное слово, библейское слово. И бесплодность. Бесплодность заставила ее подумать о пустыне Гоби, а это заставило ее подумать о дяде Лесли. Не вздумай наклонить клюшку, не то в воздух взвихрится больше песка, чем в пустыне Гоби в ветреный день. Она увидела игрока в яме с песком, бьющего, бьющего, бьющего клюшкой, но мяч так и не взлетел.

Однако время от времени она взвешивала, не является ли ее состояние и правда тем пороком, каким его явно считал Майкл. Во время его ухаживаний она всякий раз напрягалась, стоило ему упомянуть про детей. Сначала одно, а уж потом другое, думала она. Затем ее знакомство с первым пробудило в ней некоторую скептичность относительно другого.

Может быть, она не столько бесплодна, сколько противоестественна. Или и то, и другое. Глупая до невозможности, бесплодная и противоестественная — вот, наверное, как она выглядит снаружи. Но изнутри — совсем не так. Если люди считают ее бесплодной, пусть их. Ну а глупость до невозможности, так она видела точку зрения Майкла. Но видела и дальше. Джин казалось, что ум вовсе не такое чистое и неизменное свойство, каким его считают. Быть умным — примерно то же, как быть хорошим: можно быть образчиком добродетели в обществе кого-то — и очень скверной в обществе кого-то другого. Можно быть умной с одним человеком и глупой с другим. Отчасти дело было в доверии к себе. Хотя Майкл был ее мужем, который привел ее от юного девичества к женской зрелости (во всяком случае, так принято было считать), который оберегал ее физически и финансово, который наделил ее фамилией Кертис взамен Серджент, он странным образом не сумел внушить ей доверия к самой себе. В каком-то смысле она больше доверяла себе, когда была восемнадцатилетней и глупой. В двадцать три года рядом с Майклом она была менее уверена в себе, а потому менее умна. В целом это выглядело очень несправедливым: сначала Майкл сделал ее менее умной, а потом начал презирать ее за то, что она стала тем, чем он ее сделал.

Может быть, он сделал ее и бесплодной. А потому, когда они в следующий раз препирались из-за ее дефектности, она поглядела ему прямо в глаза и, не отводя взгляда, сказала быстро, пока не потеряла храбрости:

— Я поеду, если ты поедешь.

— Ты про что?

— Я поеду, если ты поедешь.

— Джин, прекрати этот детский лепет. Повторять одно и то же — не значит объяснить.

— Может быть, это у тебя дефект.

Перейти на страницу:

Все книги серии Bestseller

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман