Глиф

— Уверен? — усомнился Вязгин. — Ты же беглый, Романыч. Там могут ждать.

— Им сейчас не до меня… Дома деньги. Оружие. Документы.

— Будешь сваливать из города?

— Хрена! — оскалился Радомский. — Я так это все не брошу! У тебя связь с бойцами есть?

— С охраной-то? Есть. По рации. Если работает, конечно… — Влад вытащил рацию.

— Не торопись, — остановил его Радомский. — Вызови человек десять. Самых надежных. Преданных и проверенных. Сбор — в Заречанах, у моего дома. Через час. С собой иметь оружие и сухпай на три дня. Будем держать оборону.

— Понял.

Вязгин включил рацию. Та сразу затрещала помехами, сквозь которые пробивались обрывки сообщений на милицейской волне. Влад покрутил ручку настройки, но стало только хуже. Помехи слились в один неразрывный писк, переходящий в ультразвук.

— Выключите! — попросила Ника, у которой сразу начала раскалываться голова.

Вязгин щелкнул тумблером, и в тот же момент Радомский ударил по тормозам.

— Ах ты ж твою-то мать…

Навстречу им двигалась колонна. Во главе был милицейский «уазик» с громкоговорителем на крыше (из которого раздавалось неразборчивое «примите вправо… освободите дорогу… водитель… бу-бу-бу…»), за ним ехала «скорая», а следом, вместо ожидаемые в таком случае ярко-красных пожарных машин или желтых газовых «авариек», тянулась бесконечная череда темно-зеленых грузовиков. На крытых брезентом кузовах висели таблички «Люди».

— Что это? — спросила Ника, хотя ответ был очевиден. Настолько очевиден, что в него не хотелось верить.

— Армия, — озвучил ее опасения Влад. — Они вводят в город войска.

— Это что же получается? — В горле у Ники першило. — Война?

— Вряд ли, — покачал головой Радомский. — Жопу свою прикрывают. Перестраховщики сраные. Ну не суки, а? Нас теперь хрен куда пропустят!

— Сворачивай, Романыч, — посоветовал Вязгин. — Срежем через бульвар. Там — по пешеходному мосту, и через полчаса будем дома. Это же танк, а не машина.

— Ладно, попробуем, — пробурчал Радомский.

Старый бульвар будто вымер. На зеленоватом памятнике Пушкину виднелся криво намалеванный и грубо замазанный краской глиф, разобрать который не было возможности. Фонари, стилизованные под девятнадцатый век, были практически все разбиты и покорежены. Вряд ли причиной тому послужили сегодняшние паранормальные события — бульвар давно стал излюбленным местом отдыха житомирской молодежи, о чем свидетельствовали горы мусора и пивных бутылок возле перевернутых урн; сколько Ника себя помнила, тут всегда было грязно и небезопасно по ночам из-за подвыпивших компашек искателей приключений. Но сегодняшней ночью на бульваре не было ни души. И только ржавые сопла мертвых фонтанов упрямо торчали из сколотых гранитных чаш…

— Смотри-ка, — Вязгин указал на здание областного УВД. Там горели все окна. — Не спят, работнички. Берегут наш покой. Давай помедленнее, Романыч. Не будем привлекать лишнего внимания.

— Понял, не дурак…

Радомский сбавил скорость где-то до тридцати километров в час; это их и спасло.

«Тойота» медленно, как черепаха, проползла мимо УВД, перевалила через «лежачего полицейского» и, проезжая мимо закрытой пиццерии, резко остановилась, качнувшись вперед. Будь скорость чуть повыше — и Вязгин, и Радомский (ни тот, ни другой, разумеется, не пристегнулись) влетели бы в лобовое стекло. А так Влад успел упереться ногой, а его менее сноровистый шеф саданулся грудью о руль и тут же получил подушкой безопасности по физиономии. «Тойота» начала крениться вперед, словно проваливаясь под землю.

— …итить твою мать, — раздался в салоне полузадавленный голос Радомского.

— Сейчас, не дергайся, — Вязгин щелкнул ножом.

Воздух из распоротой подушки выходил со свистом, и Ника вдруг вспомнила, что ей надо дышать.

— Что случилось? — спросила она, попутно обнаружив, что ее руки вцепились в подголовники передних сидений и наотрез отказываются разжиматься.

Под днищем машины хрустнуло, и «Тойота», уже на добрых полметра зарывшись носом в землю, еще и завалилась налево.

— Оп-па, — сказал Влад. — Люк поймали?

— Какой нахрен люк?! — рявкнул Радомский. — Асфальт просел! Открывай дверь!

— Не суетись. Без нервов. Сейчас выберемся. Пусть устаканится. Там же по идее щебень под асфальтом, верно?

У Ники возникло совершенно сюрреалистическое ощущение, что машина тонет. Самым натуральнейшим образом тонет. Посреди бульвара. Медленно погружается под землю. Вот уже и бордюры видны, недолго осталось… Воображение почему-то подбросило ей картину черной, смолистой на вид жижи, куда засасывало внедорожник.

— Вроде все, — Вязгин потянул за ручку двери, и в то же мгновение машина разом просела еще на полметра. Будто лифт оборвался. Или сердце в груди.

— Не дергай! — заорал Радомский. В голосе его звучали первые нотки истерики.

— Тут сзади окно разбито, — сказала Ника. — Можно вылезти.

— Н-да? — со скептицизмом уточнил Вязгин. Со стороны капоты донесся негромкий, но противный скрежет сминаемого металла. — Ну, попробуйте.