Глина

— Откуда ты явился, Ком?

«Я здесь, повелитель. Отдай мне приказание».

Веду его дальше. Выше больница Королевы Елизаветы, вся в огнях. Туда мы не подходим. К воротам сворачивает «скорая помощь».

— Это, Ком, больница. Тут мы почти все родились. Явились в этот мир.

Он опять переводит взгляд на меня.

— Сначала нас вообще нет, — говорю. — Потом мы возникаем у мамы в животе, потом вылезаем оттуда и попадаем в мир.

Воет сирена. Появляется еще одна «скорая помощь».

— И там же многие из нас уйдут из этого мира, — говорю. Потом задумываюсь над тем, что сказал. — Вернее, уйдет какая-то наша часть, — говорю.

Думаю дальше.

«Я здесь, повелитель. Отдай мне приказание».

— Просто иди за мной, — говорю.

Теперь мы спускаемся вниз. Я перечисляю названия. Почта. «Гнедая лошадь». Клуб «Ветреный уголок». Свиноферма Ласки вон в той стороне. Рыбное кафе. Книжная лавка Джорджа Лэнга. Магазинчик Пирсона, там продают вкусный вареный бекон, бурый эль, масло в бочонках. Модный магазин Мей с его дурацкими финтифлюшками.

Дорога круто спускается к площади. Мимо топает какой-то пьянчужка, приподнимает кепку, пошатывается.

— Привет, парнишка и верзила нездешний, — говорит он, хихикает, спотыкается, рыгает и бредет дальше.

— Это Джордин дядя Джо, — говорю. — Ничего, он все забудет.

Проходим мимо кофейни Дрэгона. Рассказываю, что мы туда все ходим, и стар и млад, там шепчут друг другу тайны, и пересказывают разные истории, и учатся курить, и там же влюбляются. Рассказываю, что мороженое там самое вкусное на свете, и горячий молочный коктейль я тоже впервые попробовал там. Веду его дальше, показываю кинотеатр «Корона», и «Танцевальный дворец», и магазины на Хай-стрит, толчею товаров в тамошних витринах, и вижу наши с Комом отражения в стекле, и останавливаюсь, и чувствую, что сердце сейчас перестанет биться — так это странно.

— Видишь, Ком? — шепчу. — Это ты, а это я. Мы вместе в этом мире.

Подходим к витрине ближе. Стоим посреди улицы. Смотрим на самих себя, а они — на нас. Я машу рукой.

— Подними руку, — говорю, и Ком поднимает руку и будто бы тоже машет.

Веду его дальше. Показываю закрытые ворота, за которыми пункт приема металлолома, переулок, в котором находится дядина типография. Рассказываю, какие у Майерсов подают пироги и бутерброды со свининой, рассказываю о судачащих взрослых и играющих детях, которые заполняют эти улицы днем. И вот впереди начинает маячить церковь Святого Патрика.

— А там живет Бог, — говорю. — Вернее, мы считаем, что Он там живет. А может, Он повсюду, но там Он больше всего, там мы к Нему ближе. Ну, или что-то в таком духе.

Облака бегут, и поэтому кажется, что шпиль вот-вот опрокинется. Я смотрю, как он заваливается, но это, понятное дело, обман зрения, ничего ему не будет.

— Все сотворил Бог, — говорю я. — Он за всем приглядывает и все знает.

«Я здесь, повелитель. Отдай мне приказание».

— А может, Он больше за нами не приглядывает и ничего уже не знает, — говорю. — Вот ты что думаешь, Ком?

Ничего, понятное дело.

Я наклоняюсь к нему совсем близко.

— А ты, Ком, веришь в Бога?

Молчит, понятное дело.

Стоим вместе, в молчании, во тьме, и никакого ни в чем смысла.

— И что мне с тобой делать? — вздыхаю.

Опять нет ответа. Мы стоим в молчании, минуту за минутой, и Ком делается мертвенно-недвижным.

— Ты что, ушел, Ком? — Шепчу и знаю, что часть меня, очень большая часть меня хочет, чтобы он ушел, чтобы превратился обратно в безжизненный ком глины, чтобы никогда не возвращался.

Дотрагиваюсь до него. Холодная глина.

— Ком? — шепчу.

И чувствую, как в него снова вливается жизнь.

— Пошли дальше. — Вздыхаю. — Покажу тебе, куда мы уходим, когда уходим.

49

Чтобы пройти в ворота, ему приходится нагнуться. У летучих мышей самая пора. Парочка сов охотится, ухает. Облака вокруг луны расступились. Мы идем дальше, под ногами Кома скрипит на дорожке гравий.

— Это кладбище, — говорю я. — Здесь похоронены тысячи людей. Многие мои родственники. Мои предки.

Показываю на древние, скособоченные надгробия. Показываю могилы Брэддоков.

Опять получается, что я перечисляю имена. Пригибаюсь к самой земле и в лунном свете читаю, что написано на камне:

— Элизабет Грейс Маккракен. Родилась в тысяча семьсот восемьдесят девятом году. Вернулась к своему создателю в тысяча восемьсот семьдесят восьмом. Возлюбленная жена такого-то… Возлюбленная мать таких-то… Уильям Эдвард Карр. Джорджина Фэй…

Хочу объяснить так, чтобы он понял, — хотя знаю, что не поймет, что все это выше его понимания.

— Нас приносят сюда, когда из нас уходит жизнь, — говорю. — Когда от нас остается одно только тело, нас закапывают в землю.

Он поворачивает ко мне пустые провалы глаз.

«Отдай приказание, повелитель».

— Прах к праху, — говорю и тут понимаю, что вещи, которые я сейчас говорю, которые мы все говорим, выше и моего понимания.

Иду дальше. Веду его мимо новых могил. Продолжаю по дороге перечислять имена. Скоро мы оказываемся у ограды, которая отделяет кладбище от шоссе. Приготовленная пустая могила, через яму перекинуто несколько досок, рядом — холмик земли. Я отодвигаю доску. Всматриваюсь во тьму.