Глина, вода и огонь

Лука делла Роббиа уже постиг все, что может извлечь из мрамора, дерева и металла подлинный художник, и стал искать нечто новое, чего до него не знал и не делал ни один из великих художников Возрождения[85]. Он вылепил из глины фигуры в человеческий рост, подсушил их в печи и опустил в ванну, наполненную раствором, который он составил по рецептам испанских мастеров и отчасти изобрел и сам. Пористая глина жадно впитывала влагу из раствора, и порошок осел на изделия ровным слоем, после чего Лука обжег свое творение, и получилась скульптура, словно бы вырезанная из какого-то огромного голубого камня, сверкающего тысячами голубых огней.

Для церковного алтаря[86] Лука сделал вазы тем же способом. Верной и не знающей ошибок кистью вывел по порошкообразному слою тончайший рисунок в виде ветвей, листьев, птиц и единорогов. Способ Луки требовал быстроты и точности необычайной и той дерзости в любом труде, какая ведома была только итальянцам в те славные для искусства времена.

Вазы и скульптуры Луки оказались на редкость прочны, и этим способом изготовлял он рельефы, которые накладывал на мрамор, и казалось, эти фаянсовые фигуры, голубые, белые и фиолетовые, родились от белого мрамора, испещренного редкими голубыми и фиолетовыми прожилками.

По заказу Пьеро ди Козимо Медичи[87] сделал Лука фаянсовые изразцы с изумительными рисунками, которыми покрыл сводчатый потолок в кабинете правителя и пол, и был крепок этот фаянс, как камень.

Еще научился мастер писать на фаянсовых плитах плоды, листья чрезвычайно искусно, и люди говорили, что Лука делла Роббиа сотворил плоды и листья лучше, чем сама природа. И тем он себя прославил во всех странах.

Со всей Европы люди устремились во Флоренцию, чтобы увидеть великолепные фаянсы Луки, и столько людей желало иметь у себя изделие славного мастера, что ему пришлось уговорить своих братьев оставить их занятия и стать мастерами фаянса, потому что один он уже не справлялся. Люди, знавшие его и способные оценить по заслугам то, что он сделал в фаянсе, говорили, что мир и искусство рисунка обогатились искусством новым, полезным и прекраснейшим, а он удостоился славы и хвалы бессмертной и вечной. И я повторяю: подлинное чудо то, что он сумел сделать в фаянсе. Но и фаянс открыл в нем своего художника, способного, как никто, понять возможности материала, и это не меньшее чудо.

После Луки делла Роббиа в Италии было великое множество мастеров, делавших посуду и создавших итальянскую майолику, и вы, конечно, видели эти прекрасные тяжелые блюда, и кувшины, и вазы, на которых, помимо цветов и листьев, изображались еще и картины лучших мастеров Италии так, как если бы они были написаны красками на холсте.

Жаль, случилось так, что фарфор, давно уже завезенный в Италию, теперь все более входит в моду, итальянские фаянсы перестали нравиться итальянцам, а фаянсовые мастерские пришли в упадок. И это весьма прискорбно.

Я же рассказал это не для того, чтобы посетовать на судьбу фаянса в Италии в наши дни, но чтобы напомнить, что фаянс не только верный друг человека в его повседневной жизни, но и может быть другом гениального мастера.

4. Вечер третий

Мастер Фридрих сказал мастеру Вруму:

— Трудно предположить, что ты не знаешь о том, что были на свете фаянсы столь исключительные, что люди не желали верить, будто бы их мог создать гончар.

Во французском городке Сен-Пошер появились некогда маленькие фаянсовые изделия, похожие на драгоценности: солонки, вазы, подсвечники цвета старинной пожелтевшей бумаги, по которой тончайшим пером выведены легкие ажурные узоры. И так хороши были эти маленькие «сен-пошеры», как их называли, так необычны и поразительны, что возникло много легенд об их неизвестном создателе.

Говорили, что, наверное, их сделал племянник Луки делла Роббиа[88], известный мастер, которого король Франции пригласил, чтобы тот облицевал фаянсовыми плитами маленький лесной замок.

Известно, что величайший итальянский ювелир и скульптор Бенвенуто Челлини[89], устав иметь дело с золотом и драгоценными камнями, покинул Италию и год о нем ничего не было слышно. Этот год он вроде бы провел в глубоком уединении в Сан-Пошере, где перенес на простую глину свой богатый опыт ювелира.

Наконец, находились и такие, кто уверял, что автор этих изумительных вещей — маркиз Клод де Гуфье, который вошел в детскую сказку «Кот в сапогах» под именем Маркиза Карабаса.

На самом деле то был скромный гончар, никогда не покидавший своего городка и не знавший, какие легенды будут создаваться вокруг его маленьких фаянсов после его смерти.

Но судьба фаянса во Франции связана еще и с именем людей не менее исключительных, нежели Лука делла Роббиа, и здесь фаянс явил собою еще одно подлинное чудо в том, что нашелся человек, открывший рецепт глазурей совершенно самостоятельно, как если бы до него они не были изобретены.

То был Бернар Палисси[90] — архитектор, агроном, химик, живописец по стеклу, физик, писатель и философ.