Глиняные буквы, плывущие яблоки

Язык выздоровел. Жилищные условия слегка улучшились. Пришел с работы, поигрывая ключом от новой квартиры. Съездили, посмотрели, вздохнули. И комнаты смежные, и ремонт требуется, как ни крути. «Отказывайся, – перекрикивала шум мотора мать, когда они возвращались, – пусть лучший вариант дадут». Москвич кивал, зная, что лучший не дадут.

Начинались девяностые. После белого Барана явилась черная Обезьяна. Огляделась, ухмыльнулась. И пошло-поехало. Москвичу уже дважды намекали на язык. В смысле – на незнание государственного. Комсомол испарился, остатки слили с партией, которую тоже переименовали – в Народно-демократическую. Народные демократы слонялись по коридорам, курили, посыпали пеплом кадки с пальмами, пугали друг друга исламизмом и оппозицией. Стоял шорох складываемых чемоданов и защелкиваемых застежек. Россия, Израиль, Штаты, куда угодно. Москвич не ходил по коридорам, не сыпал пепел, не думал о чемоданах.

Сидел в кабинете, изучал узбекский.

Следующий Новый год они встречали в новой, после ремонта, квартире.

Мать распределяла комнаты: «Тебе вон та комната, которая поменьше. Машку-Дашку – в спальную, а я с матерью – в гостиную, а не приведи боже, помрет, так простора будет, жри – не хочу!»

«Краской воняет», – подавала голос бабушка.

«Это, мам, твоими лекарствами воняет!» – сказала она, отодвигаясь от Москвича, колдовавшего с бутылкой шампанского.

Наступил год черного Петуха.

«Кукареку!» – кричала мать, чокаясь.

«Кукареку!» – подхватили сестрички.

Даже бабушка покудахтала для приличия из подушек.

«А ты что не кукарекаешь? – смотрела на него мать. – Сложно, да? Опять характер свой?..»

– А что было дальше? – спросил Тельман, когда тишина стала слишком долгой.

Водитель тронул ладонью Тельмана: дай человеку помолчать.

– Дальше – жизнь. Мать – на пенсию. Бабка помучила еще годик для порядка и – на Боткинское; взял на работе отгул, объяснил причину. «Сколько лет было?» – «Восемьдесят». – «Ну, такой возраст, это не похороны, а свадьба».

– Да, так у нас говорят, – сказала Принцесса.

– Ну, справили ей эту «свадьбу», стали жить. Мать, то ли от этой смерти, то ли от своей пенсии, совсем скисла. Лежит, уткнется в Дрюона. Давай, говорю, собаку заведем. Она вроде согласилась, да-да. Через день кошку притащила: «Вот!..»

– А с работой как? – спросила Принцесса.

– Работал. Работа была, а платили как… Бизнесом пробовал заниматься.

– Тогда все пробовали, – сказал Водитель.

Москвич промолчал.

– А туда вас больше не вызывали?

– Куда?

– Туда! – Водитель ткнул пальцем вверх, в черную пустоту.

Из черной пустоты иногда звонили. Интересовались. Но поработать не звали. Своих тружеников хватало. Москвич до боли в пальцах сжимал трубку. «И хорошо, что не зовут». Пнув тумбочку с телефоном, шел в ванную. Закрывался, проверял в зеркале язык.

Спасался женщинами. Первая была на пять лет старше, обучила его разным чудесам. Чудеса скоро надоели. Потом вторая, третья… Сбился со счета.

Наверх не звали. Звали к каким-то бизнесменам, за вознаграждение. Кто-то из прежних друзей этим и питался. Один раз рядом притормозил «мерс», выставилась воробьиная голова Лаврика.

«Ну да, бизнесмены, – говорил Лаврик, подвозя его. – А какая разница? Половина – наши же, бывший райком-горком. Теперь, блин, бизнесмены».

На прощание сунул влажную лапку:

«Ну смотри. Потеряешь квалификацию. С твоим языком я бы…»

Нежно погладил «мерс», оставляя туманный след на лаке.

Москвич вышел ночью на кухню, щурясь от электричества.

Мать скатывает ватман. Остановилась, посмотрела.

«Наверху у этих дети дикие, вчера всю ночь мне по мозгам бегали».

Москвич отпилил себе пол-яблока.

«Недавно в “Даракчи” рецепт хороший встретила».

Натянула на рулон резинку для волос.

«Салат “Юрагим”[15]. Сердце промыть, очистить от жилок…»

Москвич с половиной яблока в зубах направился из кухни.

«Хоть бы поговорил с матерью!»

«О салате?»

«А хоть бы и о салате!.. Хоть о салате. Не для себя ж одной готовлю».

«Я хочу спать, ма!»

«Иди, спи! Дрыхни. Ни денег, ни квартиры, ни продуктов. Только салаты из всякой дряни… Вот что. Хочешь, сиди здесь, я не могу. Завтра же в российское посольство пойду узнавать. Иди, говорю, спи, что встал…»

Салат «Юрагим».

Сердце промыть, очистить от жилок и отварить в подсоленной воде.

Нарезать небольшими брусочками 1 огурец, 2 помидора, 80 г сыра, 4 вареных яйца. Уложить в салатник, украсить зеленью.

Приготовить соус. Смешать майонез с хреном и лимонным соком.

Полить соусом.

В Москве он не прижился. Несмотря на любовь. Ни первое время, ни второе. Спасался женщинами. Они все варили готовые пельмени; пельмени серыми бутонами плавали в кастрюле. Иногда лопались, выплывал комочек фарша, кувыркался в кипятке.

Прошелся по ташкентским друзьям. Здесь пельменями не мучили, пару раз утешили пловом. Москвич всматривался в лица, потом в тарелку остывающего плова. «Еще добавку?..» – «Да нет, пойду скоро». Уходил, его иногда провожали. Курили на платформе какой-нибудь Чухлинки.