Глиняные буквы, плывущие яблоки

Где, откуда она текла – прозрачная, влажная как шелест яблони после дождя... Удивленно переглядывались карнайчи, вертел головой скептический Иван Никитич... Одним казалось, она шла из Бани; другим – спускалась на крыльях-невидимках из пустого пыльного неба...

Музыка светилась и текла; дети, удивленные своим новым небесным голосам, пели, пели и бесшумно хлопали в ладоши... Пение окутывало всех вокруг; музыка проникала сквозь самые грубые, забитые гноем повседневности, уши.

Вздрогнули жесткие губы старика-учителя.

Подпевал на какой-то церковный лад Иван Никитич.

Пел, запрокинув голову и глотая слезы, седой Муса. Подхватывала хриплым, дрожащим голосом безобразная Ойниса.

Вот уже запела Ханифа, тряся головой, словно пыталась стряхнуть с губ неожиданную песню. Завыли сиротскими голосами люди в черном. Даже Участковый, наклонившийся было за пистолетом, так и застыл, вздрагивая – песня просачивалась сквозь его плотно сжатые губы...

Пели все – кто радостно, кто скорбно, кто в бессильной ярости. Но и их голоса звучали все чище и торжественней.

Это необъяснимое наукой явление продолжалось, наверно, недолго. Поднявшись на ту сияющую ступень, дальше которой – обморок, пение прервалось. Было слышно, как под куполами Бани еще разносится и оседает алмазной пылью эхо.

– Смотрите! – успел крикнуть кто-то, показывая наверх.

Небо дрогнуло.

Гигантской трещиной вспыхнула молния.

Откуда она взялась на безоблачном небе? Все застыли с запрокинутыми лицами.

И пошел дождь...

– Этого не может быть, – говорили люди, ощупывая свои влажные затылки и плечи, подставляя недоверчивые ладони под капли.

– Дождь! Дождь! – запели дети и стали танцевать.

Даже окровавленная собака зашевелилась и стала ловить капли высунутым языком.

Дождь падал с безоблачного неба прозрачными плевками на все законы природы; летел и смешивался с солнцем.

И прервался... Новая молния разорвала небо и ударила куда-то недалеко от бани.

Люди вскрикнули. Кто-то бормотал молитву.

Земля на месте удара молнии задымилась, посыпались вниз с холма камни.

И хлынула вода. Прямо из земли. Вода…

Хлынула из сухой земли вода.

Из земли – вода...

– Вода... вода... вода... – закипели губы, зажглись глаза, зашелестели обметанные жаждой языки.

Поток затоплял ложбину под холмом и блестел на солнце...

– Вода-а-а-а! – закричали люди. – К нам вода вернулась!

И бежали вниз, туда, где уже бурлили волны.

– Это все колдовство... – хрипел Председатель. – Этого ничего нет!

– Может, и тебя, Председатель, – нет? Может, ты – колдовство? – смеялись люди. И бежали вниз.

Первые ряды уже вбегали в воду:

– Пресная! Люди, вода пресная... О, какая сладкая!

Вода уже растеклась небольшим озером, поток все бил из земли, поднятый песок быстро оседал. Вот уже все село было у воды; люди падали прямо на берегу и горячими глотками втягивали в себя влагу... Напившись, сбрасывали верхнюю одежду, забегали в воду, брызгались, обезумев... Снова пили, боясь, что вода пропадет, исчезнет, уйдет в землю, оставив мертвый налет соли...

Но вода не исчезала. Кто-то уже кричал из озера: “Осторожно, здесь глубоко”. И смеялся... Все смеялись. Смеялись и плакали. Старый Учитель, умыв лицо, отчего на его мохнатых бровях затрепетала радуга, вытянул дрожащую руку к озеру и зашептал:

– Прощай, свободная стихия! В последний раз передо мной... Ты катишь волны голубые...

И спрятал лицо в ладони.

По берегу ходила Ханифа, водя за руку бледного Участкового, и падала на колени:

– Люди... Простите нас! Ой, простите нас, люди! Это все Председатель и его мафия нас заставляли... Мы никого с мужем обижать не хотели, непроизвольно это получалось... Приходите к нам, я вам и курт, печенье подешевле продам, и носки импортные новые, сто процентов хлопок... Простите нас! Нам просто сына женить надо, вон какой сыночек вырос...

Сыночек – волосатый толстяк с двойным подбородком и девичьей грудью – резвился в воде, брызгая на убегавших от него девушек...

– Простите... – глухо подпевал жене Участковый.

Конечно, их прощали.

Вдруг кто-то закричал:

– Смотрите! Люди, смотрите!

И вот уже десятки голосов закричали:

– Люди! Ойнисе-хон лицо вернулось! Люди, лицо!

Ойниса медленно шла по щиколотку в воде, в мокром халате, который на нее одели еще там, на холме. Безумными пальцами она ощупывала свое лицо, не находя на нем прежних шрамов. Рядом шли и подбегали люди, желавшие увидеть еще одно чудо этого дня и прекрасное лицо Ойнисы...

А Ойниса все недоверчиво гладила свои щеки и бессмысленно улыбалась.

Вдруг, не выдержав, упала и хрипло разрыдалась; школьницы, подоспевшие женщины склонились над ней, гладили ее и целовали:

– Ойниса-хон, зачем плачете? Такое вам счастье расцвело, веселиться надо...

– Да-да, веселиться, – кивала Ойниса, всхлипывала и строила забавные рожицы, привыкая к своему новому прежнему лицу.

За этими чудесами и явлениями природы об Учителе как-то забыли. Потом вспомнили, конечно. Но его не было ни внизу, у озера, ни наверху, около Бани... Искали и в самой Бане – Учитель исчез.