Глиняный бог

Родштейн налил два стакана очень крепкого чаю и влил в каждый из них по стопке рома.

— Пробуйте. По–моему, здорово.

Френк жадно хлебнул сладковато–горькой горячей жидкости.

— Ну, как? — спросил Родштейн.

— Хорошо. Мне повезло, что вы мой сосед. Плохо, когда соседи трезвенники.

— Когда вы обзаведетесь детьми, вам будет все равно, кто у вас соседи.

— Род, а вы верите в бога? — спросил Френк.

— Типичный вопрос полуночника. Во время бессонницы в голову приходят идиотские мысли.

— Все равно. Скажите, вы верите в бога?

Родштейн пожевал кончик спички.

— Нет, не верю, — сказал он.

— Почему?

— Потому что я не знаю, для чего он нужен. С меня достаточно того, что в природе все подчинено строгим законам.

— А вам не кажется, что кто‑то эти законы установил?

— Нет, не кажется. Если бы их устанавливал какой‑то высший разум, они были бы значительно умнее. Я не могу согласиться с мыслью, что высший разум, бог, создал людей для того, чтобы они посвящали свою жизнь поискам средств убивать друг друга. Здесь нет логики.

— Когда вы говорите о логике, вы имеете в виду нашу, человеческую логику. А может быть, есть другая, высшая логика, — сказал Френк. — Может быть, логика во втором начале термодинамики: хаос должен восторжествовать. Для торжества великого хаоса нужен примитивный человеческий разум. Вы поняли?

— Ерунда. Логику мы не придумываем. В нашу голову ее вложила природа.

Френк пожал плечами и выпил несколько глотков чая. Потом вдруг спросил:

— Как вы думаете, страшно умереть?

Родштейн перестал пить.

— Вам, Френк, нужно хорошенько отдохнуть. Почему вы об этом думаете?

— Не знаю, не знаю. Может быть, просто потому, что мы так часто смотрим на нашу смерть, которая непрерывно колеблется там, в этих проклятых магнитных ловушках. Иногда я думаю, что было бы, если бы кто‑нибудь взорвал электростанцию на Овори или просто выдернул рубильник, который подает энергию на наш остров.

— Послушайте, Френк. Я не знаю, к чему вы затеяли этот разговор. Мне только известно, что не стоит взрывать электростанцию на Овори. Ведь рубильник, питающий ловушки, в нашей лаборатории. Если у вас в мозгу завелись такие мысли, лучше откажитесь от работы. После разговора с вами мне не очень нравится, что вы хозяин рубильника, который питает хранилища с антивеществом.

Френк засмеялся.

— Вы трусите, Род?

— Нисколько. Я не верю, что вы когда‑нибудь решитесь выдернуть рубильник. Вы слишком сильно любите жизнь и свою Лиз. Влюбленные всегда трусы.

— У вас странная логика, Род, — сказал Френк немного подумав. — То вы выражаете опасение, что я хозяин ловушек с антивеществом, то вы дразните меня тем, что я влюбленный трус.

— Выпейте, Френк, — сказал Родштейн. — Выпейте и перестаньте болтать чепуху. Я уверен, что завтра утром вы будете смеяться над собой. Вы встретитесь с Лиз и начнете мечтать о коралловом острове в Тихом океане…

— А что скажут другие люди? — вдруг спросил Френк. — Вы бы хотели быть проклятым миллионами людей?

Родштейн встал.

— Советую вам взять отпуск. Совершите путешествие. Пусть Лиз забеременеет. И только после этого возвращайтесь к работе.

Френк тоже встал.

— Я подумаю. Может быть, я так и сделаю.

И Френк поднялся в свою квартиру и несколько минут смотрел в окно. Яркий электрический свет освещал асфальтовую дорогу и участок берега, огороженный колючей проволокой. На той стороне ограды стоял солдат с автоматом и смотрел в его сторону.

ТУМАН НА ПЕРЕКРЕСТКЕ

1

Открытия планировать невозможно. Если бы можно было составить план совершения открытий, то как бы сложен он ни был, над ним стоило бы потрудиться.

Открытия, как правило, стоят вне столбовой дороги науки. Очень часто современнику они кажутся мелкими и незначительными, и на них просто никто не обращает внимания.

После того как открытие сделано, оно переходит в стадию “разработки”, из него извлекают все, что можно извлечь, из него делают все возможные прямые и косвенные выводы, оно становится на магистральный путь науки и постепенно теряет свою новизну. Его используют на практике.

Профессор Котонаев заблуждался, считая вполне достаточными для создания антивещества уже известные в науке данные. Тысячи опытов по рождению античастиц гипнотизировали и создавали иллюзию легкости проблемы. Котонаев настаивал, и в Рощине было решено взять крепость приступом.

Так было со многими проблемами прикладной физики. Все было логично и одновременно неверно. Неверно из‑за неполноты человеческих знаний и, может быть, из‑за самой логики, в которой всегда есть положения, которые нельзя ни доказать, ни опровергнуть. В этих случаях нужны новые, ранее не известные факты, требуется новое открытие.

Микроскопические доли антижелеза, получаемого в рощинском институте, упорно рассасывались. Удалось примерно на порядок увеличить производительность космотронов, но это не спасло положения. Измерения, которые провела Нонна Кириллина, показали, что скорость рассасывания антивещества растет пропорционально его количеству.