Глиняный мост

Передо мной древняя пишмашинка.

Дальше, позади нее, – исцарапанная деревянная степь стола.

Там стоят разномастные солонка и перечница и лежит банда упрямых крошек от тостов. Свет из коридора желт, а здесь свет белый. Я сижу, думаю и стучу здесь. Колочу и колочу по клавишам. Писать всегда трудно, но легче, если есть что сказать.

Я расскажу вам о нашем брате.

Четвертом из ребят Данбаров по имени Клэй.

Все это случилось с ним.

И через него изменились мы все.

Часть первая. Города

Портрет убийцы в образе мужчины средних лет

Если до начала (в тексте, по крайней мере) были пишущая машинка, собака и змея, то уже в начале – одиннадцать лет назад – были Убийца, мул и Клэй. Однако даже в начале кто-то должен выйти первым, и в тот день это мог быть только Убийца. В конце концов, именно он заставил всё двинуться вперед, а мы все смотрели назад. Он сделал это своим появлением. Он пришел в шесть часов.

Вообще-то, момент был вполне подходящий: очередной волдырчатый февральский вечер, день испек бетон, солнце еще высокое и болезненное. За это пекло можно было держаться и от него зависеть, или, вернее, оно держало его. В истории всех убийц по всему свету этот был, несомненно, самым жалким: среднего роста, пять футов десять дюймов, семьдесят пять кило, нормальный вес.

Но не сомневайтесь – это был пустырь в пиджаке; согнутый, переломленный. Он наваливался на воздух, будто надеясь, что тот его прикончит, да только безуспешно: не сегодня, ведь довольно неожиданно оказалось, что сейчас – не тот момент, чтобы делать одолжения убийце.

Нет, сегодня он это чувствовал.

Чуял носом.

Он бессмертен.

Что, в общем, подводит черту.

Будьте уверены, Убийца неубиваем – именно в тот момент, когда ему лучше всего быть мертвым.

* * *

И вот, долго, не меньше десяти минут, он стоит на перекрестке у начала Арчер-стрит, ему легко оттого, что он наконец здесь, и панически страшно здесь быть. Улице, похоже, до него никакого дела: ее дыхание близко, но легко, его дымный привкус можно осязать. Машины скорее воткнуты, чем припаркованы, провода провисли под тяжестью безмолвных, горячих и встревоженных голубей. А вокруг город карабкается вверх и окликает:

«С возвращением, Убийца».

Такой ласковый голос совсем рядом.

Тебе здесь предстоят определенные сложности, я бы сказал… Строго говоря, «сложности» – это и близко не передает сути. Ты в ужасной беде.

И он это знает.

И скоро зной подступает ближе.

Арчер-стрит готовится взяться за дело, почти потирает руки, и Убийца уже почти горит. Он чувствует, как разгорается пламя где-то под пиджаком, и тут приходят вопросы.

Сможет ли он проделать оставшийся путь и завершить начатое?

Готов ли увидеть, чем это обернется?

Еще секунду он позволил себе роскошь – блаженство неподвижности, – затем проглотил слюну, провел ладонью по венцу своих терновых волос и с мрачной решимостью зашагал к дому номер восемнадцать.

Человек в пылающей одежде.

Конечно, шагал он в тот день в дом пяти братьев.

К нам, пацанам Данбарам.

По старшинству: я, Рори, Генри, Клэйтон, Томас.

Мы больше не будем прежними.

Справедливости ради, и он тоже – и чтобы вы хоть примерно себе представляли, к чему сейчас приближается Убийца, нужно рассказать, какими мы были.

Многие считали нас шпаной.

Дикарями.

В целом, они были правы.

Мать у нас умерла.

Отец сбежал.

Мы бранились как каторжники, дрались как самцы в гон и изо всех сил старались надрать друг друга в бильярд, в настольный теннис (всегда это был стол из третьих-четвертых рук, нередко поставленный прямо на травяные кочки заднего двора), в «Монополию», в дартс, в амфут, в карты – во все, что только было в нашем распоряжении.

У нас было пианино, на котором никто не играл.

Телик у нас отбывал пожизненное.

Диван – двадцатку.

Иногда звонил телефон, и один из нас выходил за порог, сбегал с крыльца и трусил к соседнему дому: это всегда звонила старушка миссис Чилман – купила бутылку томатного соуса и не может отвернуть треклятую крышку. Затем тот, кто уходил, возвращался, отпущенная входная дверь громко хлопала за ним, и жизнь текла дальше.

Да, для нас пятерых жизнь текла непрерывно.

Это мы вколачивали друг в друга и выбивали друг из друга, особенно когда все складывалось точно как надо или совершенно вкось. Она текла, когда мы выходили под вечер на Арчер-стрит. И шли гулять в город. Башни, улицы. Встревоженные деревья. Выхватывали обрывки громких разговоров, доносившихся из пабов, домов и квартир, полностью уверенные, что все здесь наше. Мы едва ли не всерьез думали все это собрать и унести домой под мышками. И не важно, что наутро, проснувшись, мы увидим, что все опять ушло, разбежалось, все эти здания и яркий свет.

А, и еще одно.

Наверное, самое важное.

В коротком списке бесполезных домашних животных мы были, насколько нам, в конце концов, стало известно, единственными, кто держал мула.

И какой это был мул!