Глиняный мост

Что до толпы зрителей, то они угадывают исход. Каждый называет какое-то время, и тут уже начинается работа Генри. Он с большой охотой принимает ставки. Кусок мела в руке, старинный секундомер на шее – и он готов.

* * *

Сегодня несколько человек подступили к нему сразу же, у подножия трибун. Многие из них для Генри даже не были реальными людьми – просто прозвища с пристегнутыми к ним пацанами. Ну а мы всех их, кроме двоих, увидим здесь и тут же бросим, они навсегда останутся такими балбесами. И это, если подумать, в общем, милость.

– Ну, Генри? – подскочил к нему Короста.

Парня с таким прозвищем можно только пожалеть: он весь был испещрен струпьями разных форм, размеров и цветов. Вроде как он начал откалывать всякие дурацкие штуки на велике в восемь лет, да так и не унимался.

Генри почти уже пожалел его, но все же предпочел презрительно усмехнуться.

– Что «Ну»?

– Он выдохся?

– Не особо.

– Он уже сбегал по Сракиной лестнице?

На сей раз это Чохарь. Чарли Дрейтон.

– А в гору на кладбище?

– Он молодцом, не ссы, машина просто.

Генри потер руки в радостном волнении.

– Но у нас там тоже шестеро из лучших. Даже Старки.

– Старки! Эта сучара снова здесь, что ли? Ну, это накидывай, думаю, не меньше полминуты.

– Да ладно те, Рыба, Старки только языком. Клэй пролетит мимо, не заметив.

– Срак, сколько там этажей у вас, я забыл?

– Шесть, – ответил Генри. – И, кстати, ключик подзаржавел. Организуй нам новый, и я, может, даже позволю тебе ставить бесплатно.

Срака, курчавый, курчаволицый, облизнул курчавые губы.

– Ну? Серьезно?

– Ну ладно, может, за полцены.

– Эй, – вступил в разговор парень по прозвищу Дух. – А с какого это Сраке бесплатно ставить?

Генри оборвал его, пока и обрывать-то было нечего.

– Так уж вышло, Дух, бледный ты хуй, у Сраки есть кое-что для нас полезное: он полезный человек.

Шедший рядом Генри поучал:

– А вот ты, с другой стороны, бесполезный. Сечешь?

– Ладно, Генри, а если так?

Срака решил поторговаться.

– Можешь взять мой ключ, если примешь у меня три ставки на гратис.

– На гратис? С каких пор ты у нас, блин, француз?

– А по-моему, это не французы говорят гратис. Это, Генри, кажись, немцы.

Голос донесся со стороны; Генри обернулся.

– Ты, что ли, Жова, лохматка охеревшая? Ты в прошлый раз и по-английски-то не особо мог!

И к остальным:

– Только поглядите на этого чудилу!

Смех.

– Молодцом, Генри.

– И не думай, что «Молодцом, Генри» поможет тебе выпросить скидку.

– Эй, Генри…

Срака. Еще один заход.

– А что, если…

– Да боже ж мой!

Генри яростно закричал, но это была притворная ярость, не настоящая. В свои семнадцать он изведал большую часть того, что может обрушить на человека жизнь в шкуре одного из Данбаров, и неизменно улыбался, каково бы ни пришлось. А еще он пристрастился к этим средам на Бернборо и к мальчишкам, глазевшим с забора. Ему нравилось, что у них они – главное событие середины недели, а для Клэя – лишняя тренировка.

– Ну что, сукины дети, кто первый? Десятку на базу или пошел на хер!

Он вспрыгнул на щелястую скамью.

Тут посыпались ставки, кто сколько: от 2:17, 3:46, потом гулкое 2:32. Обломком зеленого мелка Генри записывал время и имена на бетоне прямо под ногами; рядом со ставками прошлых недель.

– Ну ладно, давай уже, Пакет, сколько можно.

Пакет, также известный как Вонг, или Курт Вонгдара, уже давно мучительно решал. Он мало к чему относился серьезно, но, похоже, ставки были одной из таких материй.

– Ладно, – вымолвил он. – Если там Старки, пусть будет, мать его, пять одиннадцать.

– Господи.

Генри улыбнулся, не поднимаясь с корточек.

– И помните, парни, никаких передумываний, и таблицу не трогать.

Он что-то заметил.

Кого-то.

Дома, на кухне, они разминулись лишь на несколько минут, но теперь он его видел – четко и без всякого сомнения: волосы как темная ржавчина, и глаза как свалка металлолома, жует резинку. Генри просиял.

– Что такое?

Общее недоумение, хор:

– Что там? Что за…

И Генри мотнул, указывая, головой, в тот самый миг, когда среди меловых строчек упало слово:

– Джентльмены…

На какой-то миг у всех на лицах проступило «Ох ты, черт!», что стало бесценным зрелищем, а через секунду все кинулись хлопотать.

Срочно менять ставки.

Сигнальный дым

Ну что ж, значит, так тому и быть.

С него хватит.

Мрачный, виноватый, пристыженный, Убийца принял решение; мы можем его ненавидеть, но не можем игнорировать. Вместе с тем его следующий шаг уже напоминал знак вежливости – раз уж он проник в дом без разрешения, предупредить нас он был просто обязан.

Он переложил Гектора со своих колен. Подошел к пианино.

Он не стал поднимать крышку клавиатуры (у него нипочем не хватило бы духу), а открыл инструмент сверху, но то, что он нашел внутри, было, наверное, еще хуже – там, на струнах, лежали две книги в антрацитовых обложках и старое синее шерстяное платье. В кармане платья – пуговица от него, и то, за чем Убийца туда полез: пачка сигарет.

Он медленно вынул ее.

И сложился вдвое.

Ему стоило труда подняться и распрямиться.

Стоило труда закрыть пианино и перейти на кухню. Из ящика со столовыми приборами он выудил зажигалку и стал перед Ахиллесом.

– Провались оно!