Глиняный мост

Клэй нипочем не сумел бы высказать, как благодарен он был ей за книгу и за тепло объятия. Он знал, что больше не увидит ее, что это всё. И в самое последнее мгновение, перед тем как лифт пошел вниз, он улыбнулся в щель между его сходящимися створками.

Последнее письмо

Он больше не увидится с Эбби.

Клэй, разумеется, ошибался.

Однажды, в приливе…

Да на хер…

В общем, на похоронах Кэри Новак мы сидели в церкви на задних скамьях, и он ошибался, думая, что его никто не видит, – ведь среди истинно скорбящих, и лошадников, и знаменитостей была одна женщина. У нее были мило-туманные глаза, безупречный костюм и сногсшибательная стрижка.

Дорогой Клэй,

Я так о многом жалею.

Надо было написать тебе много раньше.

Мне жаль, что так случилось с Кэри.

Вот я предостерегаю ее, что не стоит дерзить, а в следующее мгновение она подсказывает мне имя его собаки… а еще через минуту (хотя прошло больше года) церковь, полная народу. Я стояла в толпе у дверей и видела вас с братьями на задней скамье.

В какой-то миг я почти решила к тебе подойти. Жалею, что не подошла.

Когда вы вдвоем пришли ко мне, мне нужно было сказать вам, что вы мне напоминаете меня с Майклом. По тому, как вы держались рядом, было видно, вы были всегда на расстоянии вытянутой руки. Вы бы спасли друг друга от меня, да и от всего, что могло ей грозить. В церкви ты выглядел совсем убитым. Надеюсь, ты немного оправился.

Не буду спрашивать, где твои мать и отец, я знаю: то, что мы держим при себе, мы тщательнее всего прячем от родителей.

Не думай, что должен отвечать.

Не стану писать: живи, как она бы хотела, чтобы ты жил, но, может быть, живи как должен.

А ты, конечно, должен жить.

Прости, если я пишу не к месту, и, если так, пожалуйста, выбрось из головы.

Всего доброго,

Эбби Хенли

Письмо пришло через несколько дней после той ночи в Бернборо, когда он до рассвета простоял на дорожке. Кто-то принес его лично. Не было ни марки, ни адреса, только «Клэю Данбару»; бросили в ящик.

Неделю спустя он прошел через конные кварталы и через город, чтобы добраться до нее. Он решил не трогать домофон. Дождался кого-то из жильцов и проскользнул следом, поднялся в лифте на восемнадцатый этаж.

У ее двери он застыл, постучал лишь через несколько минут, и даже тогда робко. Она открыла, и его словно обожгло. Как прежде, мила и безупречна. Но ее тут же охватила тревога. Ее волосы и этот свет оказались гибельны.

– Клэй? – воскликнула она, шагая к нему.

Она была прекрасна, даже в печали.

– Боже, Клэй, какой ты худой.

Он собрал всю волю, чтобы снова не обнять ее, не замереть в тепле у нее на пороге – он удержался, он не мог этого себе позволить. Он мог поговорить с ней, вот и все.

– Я сделаю то, о чем вы мне написали, – сказал он. – Буду жить как должен – поеду и дострою мост.

Голос у него был сухим, как пустое русло, и Эбби отозвалась, как и следовало. Она не спросила, что за мост он имеет в виду, и вообще ничего не стала выяснять. Клэй открыл было рот, чтобы сказать еще, но смешался, а на глаза набежала влага. Он яростно принялся утирать слезы – и Эбби Хенли решила рискнуть, сыграть; она удвоила ставку – и к чертям опасения, и какова ее роль во всем этом, и где правильный выход. Она повторила, что уже делала однажды: приложив к губам два пальца, она вытянула руку и коснулась пальцами его щеки.

И тут ему захотелось рассказать про Пенни, и про Майкла, и про все, что случилось со всеми нами, – и про все, что случилось с ним. Да, он захотел рассказать ей все, но лишь пожал ей руку, запрыгнул в лифт и был таков.

Матадор против дамы червей

В общем, еще раз, было так.

В день знакомства с Эбби Хенли, когда она вырвала первую страницу из «Каменотеса», они не могли знать, чем станет для них эта книга. Сначала это была просто новая веха; начало еще одного начала, а месяцы катились, приходили и уходили.

Весной они оба вернулись: Матадор и Дама Червей.

Лето, томительное ожидание, поскольку Кэри предупредили.