Глиняный папуас

— Названия и имена, — ответила она, — стали давать наши далекие предки еще в те доисторические времена, когда начал складываться язык. Садитесь, Коровин.

Но Витька не сел, видно, не совсем удовлетворенный ответом.

— А как же нам теперь быть, раз почти все на свете названо? — спросил Витька. — Повторять чужие, не нами изобретенные слова?

— Вы ошибаетесь, Коровин, — сказала Тамара Николаевна, мир слов и имен не остановился в своем развитии. Но теперь, чтобы человеку что-нибудь назвать, нужно совершить открытие: обнаружить новую звезду или открыть еще одну элементарную частицу. Вот вырастете, станете физиком или химиком, откроете новое явление и дадите ему свое название.

Витька нахмурил брови и сел с огорченным выражением.

Он, видно, не очень-то верил, что откроет звезду или элементарную частицу.

Я тоже очень огорчился и подумал: хорошо было нашим далеким предкам, когда самые обычные деревья и даже плоды и ягоды никак не назывались. Но Тамара Николаевна угадала мою мысль и сказала:

— Не думайте, ребята, что нашим далеким предкам легко давались имена и названия. Они, как современные физики, открывали каждую новую вещь, платя за это трудом, здоровьем, а иногда даже и жизнью.

14

Хватило бы у меня силы воли заплатить своей жизнью за то, чтобы назвать предмет, еще никем не названный? Нет, думаю, что не хватило бы, хотя точно сказать не могу. Пока у меня были другие заботы, может, и поважнее названий. Слишком много и часто я думал о мальчике, тайна жизни которого чуть приоткрылась — и закрылась на самом интересном месте.

— Ну, а когда будет продолжение? — спрашивал я Витьку.

— Может, и никогда, — ответил мрачно Коровин. Он в последние дни стал каким-то невеселым и постоянно хмурился и даже не фыркал носом.

— Почему же никогда? Я хочу, чтобы это было скоро.

И Витька делал вид, что ему скучно. А скучно ему вовсе не было. С тех пор как в него попала папуасская стрела, он потерял всякое понятие о скуке. Но что-то с ним все-таки случилось. Зря хмуриться он бы не стал. Может, разладилось у него с Громовым? Это вполне возможно. Громов слишком много знал, а Витька знал пока еще не очень много, но был самолюбив, и они, в конце концов, могли поссориться.

Как-то, возвращаясь с матерью из кино «Свет», где мы смотрели очень интересную картину про слонов и зебр, а затем про знаменитого художника Айвазовского, я увидел Витьку. Он стоял с тем самым интеллигентом, который был немножко похож на Лермонтова, Гоголя и даже на Шекспира. Витька что-то рассказывал этому стройному высокому красавцу, а тот вдруг вытащил из бокового кармана записную книжечку, что-то записал в ней и сказал:

— Отлично! Великолепно! Чудесно! Я наведу справку.

В это время Витька оглянулся, увидел меня и мою мать и почему-то очень смутился.

— Здравствуй! — сказал я.

Но Витька не ответил. А молодой красивый интеллигент вежливо поклонился моей матери и мне, хотя и не был знаком с нами.

— Кто это? — спросила меня мать тихо.

— Шекспир, — ответил я. — А может, и Гоголь. Разве ты не заметила, он даже очень похож.

Но мать отрицательно покачала головой, — не найдя никакого сходства.

— Наоборот, — сказала она. — Он скорее похож на Айвазовского, которого мы только что видели на экране.

— Айвазовский был глубокий старик.

— Не всегда же он был глубоким стариком.

Я задумался. В словах матери была истина, но в нее почему-то не верилось. Великих людей всегда представляешь такими, какими они бывают на портретах, в книгах или на экране кино.

Потом я стал думать о молодом красивом интеллигенте и его загадочном обещании навести справку… Странно, что Витька обратился к нему за справкой. Витька ведь не любил таких стройных красавцев и называл их стилягами и даже тунеядцами. Видно, уж очень большая нужда была у Витьки в этой загадочной справке, раз он поступился своими принципами.

Я решил ни о чем не спрашивать Витьку. И правильно поступил. Витька сам рассказал мне спустя несколько дней. Он даже признался мне, что поссорился с Громовым. Дело в том, что Громов отказался дать Витьке продолжение про мальчика. Почему? Громов не стал объяснять. Может, случайно узнал громовский отец и напомнил сыну, что исследования еще не закончены и разглашать посторонним научную тайну еще преждевременно. Короче говоря, Громов простился с Витькой на лестнице перед дверью, а в дом его и на этот раз не пригласил.