Глиняный сосуд

Дальнейшая жизнь с тобой бессмысленна. Все это время я просто ждала, пока Алена достигнет совершеннолетия. Мы живем один раз, поэтому вернуться — значит отказаться от жизни, от любви, от радости быть с тем, кого любишь. Прощай, Левушка, спасибо тебе за все. Мне ничего от тебя не нужно, я ни на какое имущество не претендую. Раздай потом все детям. Они присмотрят за тобой. Прости, если сможешь. Твоя Софья».

В эту душную, неподвижную и томительную ночь на огороде за домом Лев Николаевич с остервенением жег платья и сорочки жены. Жег наволочки, которые она шила, жег простыни, на которых они спали, жег все, что привозил ей из командировок.

Он с корнем вырвал все кусты роз (гордость их дома), уволил прислугу, оставив одну кухарку, перестал посещать литургию, бросил кафедру, отказался от всех богословских званий и наград. Про Алену и вовсе забыл, а когда вспомнил, то отдал ее на попечение своей кодированной троюродной сестре, которая в первый же день побила падчерицу.

Алена сбежала от тетки домой, но двери родного дома оказались заперты.

«Лев Николаевич уехал, велел никого не пускать», — пояснила через закрытые ворота кухарка. К сказанному она не добавила ни слова, потратив весь речевой запас на гусыню и гусака.

5.

Компания сидела за столом в пределах могильной ограды. В зной, когда никто уже и не помнил, как пахнет воздух после дождя, под массивными елями было хорошо и уютно. Звон бутылок дешевого красного вина «Ц» из сельского магазина и граненых стаканов раздавался на весь погост. Закуска в виде консервов, хлебного мякиша и соленых огурцов едва успевала поступать в рты вслед за порциями алкоголя.

В перерывах между тостами и шутками компания молодых людей пыталась вспоминать песни нецензурного содержания под аккомпанемент плохо настроенной гитары. Песни в основном были про нелегкую, но веселую юность.

Старик по кличке Валет, который перед Пасхой прибирался на могиле жены, попытался было обратиться к совести молодых людей, но получил банальный, за бедностью ума, ответ: «Хочешь лечь рядом с женой, папаша?»

Каждому, кто проходил мимо и пытался сделать им замечание, компания предлагала прилечь рядом с родственниками. Наконец, из храма (в сопровождении Валета) пришел священник, иерей Михаил.

— Хоть Вы их образумьте, батюшка, — просипел Валет. — Точно стадо свиней! Нашли место для гуляний. Мы в их возрасте целину пахали, нам гулять было некогда.

— Молодые люди, побойтесь Бога, — без намека на осуждение, спокойно сказал отец Михаил. — Страстная пятница, Христа распинают на кресте. Уйдите хотя бы с погоста. Ваши родные ведь тоже тут лежат.

— Тебе чего надо? Ступай своей дорогой и не мешай нам. Они уже мертвые, а мы — еще живые.

— Прошу вас, не наносите своей душе смертельных ран и не усугубляйте участь ваших умерших родственников.

— Скука, — сказала единственная среди них девушка и плюнула на траву рядом с холмиком.

— Алена? Ты?

Алена полезла за очередной сигаретой в карман.

— Вспомни, как ты плакала над гробом матери и братьев, — сказал священник, обводя рукой заросшие пустоцветом могилы. — Не делай им хуже.

— Ты что, знаешь его? — с отвращением сказал один из молодых людей.

— Алена, пойдем со мной, — обратился священник. — Я помогу тебе.

— Я не могу оставить друзей, — зевая, ответила Алена. — И они, в отличие от вашего Бога, не предают и не делают мне больно.

— Браво! Вот проповедь так проповедь! Пошел отсюда, давай!

Один из них кинул кусок засохшей глины в священника.

— Что вы, изверги, делаете? — крикнул Валет.

— Умолкни, папаша.

Отец Михаил не придал этому значения и вновь обратился к Алене:

— Пойдем со мной. В храме тебе станет легче. Поговорим. Я помогу.

Молодые люди нашли крупные комья и замахнулись на священника, но кидать не стали.

— Смотри, боится.

Они захрюкали.

— Разве есть для меня после всего возможность покаяния? — улыбаясь, спросила Алена, придав своему голосу максимальную надменность.

— Нет греха непростительного, кроме греха нераскаянного, Алена, — ответил священник. — Примером тому служат благоразумный разбойник, апостол Павел, Мария Египетская, Ефрем Сирин, Моисей Мурин и многие другие.

— Оставь ее, — загалдели друзья, иначе тебе хуже будет.

— Я тебя не трогаю, и ты меня не трогай, — заявила Алена дрожащим голосом. — Уходи.

— Проваливай, давай.

— Спаси тебя господь…, — сказал отец Михаил.

Он больше ничего не добавил и, поддерживаемый стариком, пошел обратно к храму.

Столб густого черного дыма поднимался выше сосен. Пахло бензином. Часть стены храма была покрыта свежей сажей. Отец Михаил с прихожанами вовремя успели сбить пламя песком и водой. Народ кричал, галдел, шептался, показывал пальцем то на канистру, то на виновника поджога.