Пока Глинка собирался в Испанию, Берлиоз хотел навестить Россию. В стране снегов он, как и другие гастролеры, думал найти благодарных и эмоциональных поклонников и не в последнюю очередь — поправить свои расстроенные денежные дела. Издавна гастроли в Петербург считались среди зарубежных исполнителей своего рода удачным «джек-потом». Видимо, во время долгих разговоров Берлиоз рассказал о своем желании концертировать в России. Глинка обещал содействовать этому, а Берлиоз, в свою очередь, предложил протекцию в Париже. Оба понимали ценность друг для друга. И оба выполнили свои обещания.
В своих предстоящих больших концертах под общим названием «Fêtes musicales» («Музыкальные праздники») Берлиоз исполнил несколько номеров русского композитора, которые выбрал сам (вероятно, он изучал рукописи нового друга). На афише имя Глинки стояло в одном ряду с европейскими знаменитостями — Россини, Вебером и самим Берлиозом. Концерты, собиравшие разносословную публику, проходили в зале Цирка на Елисейских Полях. Он вмещал до пяти тысяч человек. Оркестр, по оценке Глинки, был отличный. Он состоял из 160 человек, что считалось гигантским для того времени.
«Лучшего и более почетного случая познакомить парижскую публику с моими произведениями не могло представиться»[497], — восторженно сообщал Глинка в Россию.
В концерте 16 марта (4 марта по старому стилю) 1845 года прозвучала Лезгинка Глинки из второй оперы, очень понравившаяся Берлиозу. Ее переименовали в «Большой танец на Кавказские и Крымские темы». Исполнялась ария Антониды «В поле чистое гляжу» из «Жизни за царя» (в афише значилась как «Русская каватина»). Единственной певицей, которая знала русский язык, была Александра Соловьева{427}, известная во французском светском обществе. Хотя Глинка не был в восторге от ее таланта — он знал ее по выступлениям и совместной работе в Большом (Каменном) театре в Петербурге, но выбора не было.
Оба сочинения произвели сильное впечатление на публику{428}. Лезгинка самому Глинке не понравилась. Многие эффекты, рассчитанные первоначально на два оркестра в театре, после переложения для одного большого оркестра Берлиоза потерялись в огромном зале Цирка на Елисейских Полях{429}. О плохой акустике этого зала, из-за которой сливаются в единое «пятно» все гармонии произведения, сообщал и Берлиоз. Ария Антониды была исполнена еще раз 6 апреля / 25 марта 1845 года в четвертом концерте цикла Берлиоза.
Весной 1845 года Берлиоз встречал Глинку у себя на квартире с радостью и воодушевлением, насколько это было возможно для этого эксцентричного человека. Они виделись часто, три раза в неделю. Во многом такой интенсивности встреч способствовало их соседство — оба жили на одной улице rue de Provence. Михаил Иванович восторженно отзывался об искусстве нового французского друга. «Берлиоз дирижирует превосходно и с необыкновенной энергией»[498], — сообщал он друзьям в Россию.
Они много беседовали о музыке. Их интересовала сфера фантастического, которую в литературе развивал их общий кумир Гофман. Оба композитора мечтали найти средства для ее воплощения в звуках. Глинка подробно изучил произведения французского мастера — особенно его поразили симфоническое произведение «Ромео и Юлия» по Шекспиру, написанное в новом жанре драматической симфонии, «Гарольд в Италии», еще одно необычное по составу сочинение для солирующего альта и симфонического оркестра, и грандиозный вокальный Реквием.
Письма Глинки этого времени пестрят восторженными оценками Берлиоза. «Берлиоз один из примечательнейших композиторов нашего времени —
После успеха сочинений Глинки он, поддерживаемый Мельгуновым и Берлиозом, решил организовать свой авторский концерт. Сумму на устройство давал князь В. П. Голицын, тот самый, с которым Глинка устраивал развлечения на Черной речке в юности. Его доход в 500 тысяч годовых позволял быть щедрым.
Глинка действовал активно, что говорит о чрезвычайной заинтересованности в результате{430}. И уже 10 апреля 1845 года в 8 вечера зал господина Герца{431} собрал роскошную публику, особенно много русских дам, которые пришли в «великолепном убранстве». Французское издание написало, что «это был цветник»[501]. В распоряжении Глинки были лучшие артисты из того самого Итальянского театра, которым он так восхищался. Дирижировал скрипач Теофиль Тильман (1799–1878).