На сегодняшний день крупнейший фонд автографов, документов и материалов Михаила Ивановича Глинки находится в Российской национальной библиотеке (прежнее название Императорская Публичная библиотека), куда Энгельгардт, Стасовы и Шестакова передавали свои личные архивы. Кроме того, значительные собрания Глинки существуют в Отделе рукописей Российского института истории искусств, унаследовавшего материалы Музея Глинки, который был основан по инициативе Людмилы Шестаковой в 1896 году, в Санкт-Петербургской консерватории и в Российском национальном музее музыки в Москве{543}. Ценным представляется фонд материалов в Берлинской государственной библиотеке, собранный усилиями его учителя и друга Зигфрида Дена.
«Желудь» и «дуб»
Несмотря на сложную судьбу рукописного наследия композитора, его имя и его музыка получат в русской культуре уникальный статус. Чуть ли не каждое сочинение Глинки было признано в качестве «образцового», «классического», а он сам стал считаться первым русским национальным композитором.
Его «Жизнь за царя» и «Руслан и Людмила» воспринимались как две ипостаси русской оперы. Романсы и фортепианные вариации, сочиняемые вслед за Глинкой несколькими поколениями русских композиторов вплоть до XX века, стали считаться истинно национальными жанрами. На смену симфонии, которой Глинка так и не создал, пришел жанр симфонической картины, или фантазии, которые также интерпретировались как отражение русского музыкального мышления (в противовес немецкому, симфоническому). Весьма образно о значении «Камаринской» сказал Петр Ильич Чайковский: «Вся русская симфоническая школа, подобно тому, как весь дуб в желуде, заключена в этой симфонической фантазии».
Достижениями камерной музыки признаны такие сочинения Глинки, написанные в Италии, как Большой секстет и Патетическое трио, давшее начало направлению «элегическо-трагической» трактовки этого жанра.
Немногочисленные опыты в духовной музыке Глинки, как считают исследователи, оказали большое влияние на последующую стилевую реформу богослужебного пения. Историк церковного пения в России протоиерей Димитрий Васильевич Разумовский{544} считал, что современный этап развития церковной музыки начался именно с Глинки[780]. Опыты композитора, в которых он использовал модальную систему организации звуков (отличающуюся от европейской тональности){545}, привлекли Милия Алексеевича Балакирева, Николая Андреевича Римского-Корсакова и Петра Ильича Чайковского, позже — композиторов так называемой Московской школы, или Нового направления, — Степана Васильевича Смоленского, Александра Дмитриевича Кастальского и др.
Историк духовной русской музыки Николай Иванович Компанейский считал, что бурное развитие духовной музыки — например, появление во второй половине XIX века таких сочинений, как «Литургия святителя Иоанна Златоуста» Чайковского, «Всенощное бдение» Рахманинова, «Иоанн Дамаскин» и «По прочтении псалма» Танеева — было бы невозможно без усилий Глинки. Но на развитие этого духовного направления повлияла не только его церковная музыка, но и светская, особенно «Жизнь за царя»: взяв «из церковной музыки несколько попевок и оборотов мысли, он сотворил из них колоссальные произведения искусства в области мирской поэзии и, умножив талант в тысячу крат, возвратил их церкви обратно, как неприкосновенный капитал, одни проценты с которого обогатят все храмы необъятной Руси»[781].
Несмотря на то, что вокальной педагогикой Глинка занимался в перерывах между сочинением и вроде бы для собственного удовольствия, эта часть его деятельности принесла немалые плоды. Вокальная методика Глинки, опирающаяся на принципы итальянского пения, приобрела значение особой русской школы вокала, которая будет иметь многих последователей.
Сегодня принято указывать, что у Глинки обучались около сорока певцов разных уровней и сословных принадлежностей — от придворных фрейлин (Бартенева) до профессионалов (Петров, Воробьева, Леонова и др.). Он повлиял на профессиональный уровень Русской труппы Императорских театров — под его руководством развивались Петров, Гулак-Артемовский, Лоди.
Его последняя известная ученица Дарья Леонова продолжала выступать как пропагандист русской оперы в России и за рубежом. Она концертировала в Берлине, стажировалась у главных знаменитостей Европы — в Берлине у Мейербера, к которому у нее было рекомендательное письмо от Глинки, и у Обера в Париже, где она дала несколько концертов{546}.