Глинтвейн для Снежной королевы

Самойлов почти силой отобрал у нее все еще полную чашку с чаем и отнес на стол.

— Странно, — заметил он, не поворачиваясь, — пистолет, убийство… Это совсем не вяжется с вашим образом меркантильной эгоистки.

— Вы не сказали «умной».

— Что? — развернулся Самойлов.

— Сначала умной, потом — меркантильной, а уже потом — эгоистки. Я очень надеялась на судебный процесс.

— А до суда вы не собирались убивать гражданку Мукалову из пистолета? — заинтересовался следователь.

— Конечно, не собиралась! В идеале ее должны были посадить. Это она все завертела! А вот если бы не посадили, только тогда я… Грек имел все шансы на успех, но он предпочел бежать с ребенком. — Элиза задумалась. — И что-то мне подсказывало, что Марию накажут условно. Я очень хорошо знаю свою дочь. Она абсолютно лишена эгоизма даже в необходимых для выживания дозах, то есть в плане личного интереса — непроходимо глупа. Наверняка бы написала к суду слезливое объяснение, что она все знала о подкинутом ребенке и даже сама умоляла Марию в роддоме отдать его ей.

— Тут появляетесь вы с пистолетом и берете на себя карательные функции, — кивнул Самойлов. — И вы ради торжества справедливости согласны были сесть за преднамеренное убийство? Никогда не поверю. Расскажите же нам, в чем заключался ваш умный ход меркантильной эгоистки.

Поверженная Элиза опустила голову и прошептала:

— Если бы Марию не посадили, я… я потом подложила бы пистолет зятю. Мотив налицо. Он бы сел надолго.

— Элиза?! — вскочил папа Валя.

— Хватит изображать покаяние, — обратился к Элизе Самойлов. — Вы прекрасно знаете, что намерения ненаказуемы.

— Их обоих просто не стало бы, — подняла голову Элиза. — Как никогда и не было. Испугалась, детка? — обратилась она потеплевшим голосом к Лере. — Надеюсь, ты не веришь в этот бред? Воспринимай мое признание как артистический дивертисмент. Этакий детективный экспромт, моноспектакль для близких родственников. Нравится? Кстати, когда я снималась в рекламе кофе, один режиссер сказал…

— А где, позвольте спросить, предмет реквизита? — перебил Самойлов. — Где пистолет?

— Выкинула в реку, — с готовностью призналась Элиза. — Как только грек позвонил из Германии, сразу и выкинула.

— Вот и ладненько, — потер ладони Самойлов. — Подведем итог? Я считаю расследование законченным и хочу уверить присутствующих, что не собираюсь никого обвинять. Если у супругов Капустиных появится желание отстоять свое право на ребенка законным путем, они должны будут начать этот путь с заявления на мошенницу, совершившую, можно сказать, должностной подлог, — на Марию Мукалову. В таком случае ей будет предъявлено обвинение и в сговоре о продаже ребенка, хотя, если гражданин Америки Марк Корамис является биологическим отцом этого ребенка и если… — запутался следователь, — если этот ребенок был зачат вследствие физического контакта… В общем, я хочу вам посоветовать сначала поговорить с Корамисом. У вас есть несколько дней на принятие решения, после чего либо я занимаюсь отчетом по проведенному по вашему заявлению следствию, либо вы забираете это самое заявление. Теперь я хотел бы выслушать, что имеет нам сказать по данному вопросу Валерия Валентиновна.

Лера встала с пола и спросила:

— Когда мы поедем за Антошей?

Выждав несколько минут молчания, во время которых супруги Капустины растерянно переглядывались, Мария Мукалова сидела, закрыв глаза и не двигаясь, а Элиза встала и теперь бесцеремонно трогала глиняные свистульки из Вятской области на открытой полочке комода, Самойлов кашлянул и заметил:

— Если это все, что ты хотела сказать, то придется подождать с ответом. Пусть родители подумают несколько дней. Уверен, как только они выберут оптимальное решение, сразу же сообщат тебе об этом.

Прощание

После этих слов Леры все встали и, торопясь, двинулись к выходу. Заплутав в длинном коридоре, гости странным образом оказались в маленьком пространстве кухни, причем в предельной близости друг от друга. Хозяин кухни в нее уже просто не поместился. Не произнося ни слова, они начали толкаться и шумно сопеть. Потом Валентин Капустин вскрикнул, и Самойлов выдернул в коридор за руку Элизу, остервенело дырявящую своим тонким каблуком ботинок зятя. В коридоре он пошел впереди и услышал, как Лера спросила:

— Муму, я одного не понимаю, зачем ты тогда мне собаку купила?

— А все остальное, услышанное здесь, ты понимаешь? — с отчаянием в голосе спросила Маруся.

— Все остальное имеет свое логическое объяснение, а про собаку я не понимаю.

За спиной Самойлова стало тихо, он обернулся и увидел, что все остановились и смотрят на Леру.

— Что? — удивилась девочка.

— Нам хотелось бы узнать, что именно ты сегодня поняла, — заметил папа Валя.

— Прошу тебя… — начала было Валентина, но муж перебил ее:

— Я немедленно желаю знать, что она поняла!

— Не ори! — повысила голос и Элиза. — Просила же вас не приводить девочку на разборки. А теперь он, видите ли, желает немедленно знать!

— Замолчи, — приказал Валентин таким странным голосом, что Элиза затихла.

— Может быть, вернемся в гостиную? — уныло предложил Самойлов, топчась у входной двери.