Глиссандо

Беру ее маленькую ручку в свою, бережно сжимаю ее и оставляю на внутренней стороне ладони у самого основания поцелуй — она вздыхает. Вся ее смелость схлопывается в миг, уступая место смущению. Она все еще стесняется, хотя идет за мной отважно, куда бы я ее не вел. Амелия мне верит.

Снова я себя ненавижу, но лишь на миг, потому что когда смотрю в ее глаза, это чувство больше просто не может существовать. Она его разгоняет, заменяет другим. Более объёмным. Я сам не уверен в том, что это такое, но сейчас мне не до вопросов. Аккуратно берусь за язычок молнии, а потом слежу за тем, как медленно тяну его вниз. Я уже видел ее обнаженной миллионы раз, и еще миллионы увижу, но я всегда так предвкушаю этот миг. Все жду, когда это чувство закончится, а оно только множится и множится. Не знаю, как она это делает, но каждый раз, я как будто впервые раздеваю ее.

Мне снова нравится все. Тонкая, узкая талия, небольшая родинка над пупком. Линии плеч, ключицы. Ее грудь. Идеальный размер, идеальные полушария с розовыми ореолами и дерзкой сердцевиной. Еще одна родинка располагается аккурат под одной из них справа. Забавно, но я мог бы нарисовать карту этих самых родинок даже в слепую, так хорошо знаю каждый изгиб ее тела, также хорошо знаю его язык.

Нам не нужно ни о чем говорить, чтобы это понять. Она меня чувствует, мне это известно, я чувствую ее, и это известно ей. Наш секс — это не путь проба и ошибок, как бывает у многих, он как будто идет сам по себе, а главное в нужном направлении. Всегда. Словно мы были созданы друг для друга, и я не против. Впервые в жизни, если честно, мне так хорошо, что я не против быть зависимым от кого-то. Плевать на все — она в моих руках, и это самое важное.

Прижимается ко мне, скребет ногтями по спине, тихо стонет. Я готов кончить, как прыщавый подросток, в эту же секунду, но держусь. Сначала она. Вдруг для меня это стало тоже принципиально. Я целую ее страстно, прикусываю губу, от чего самого кидает в жар, а она закатывает глаза и отклоняет голову назад. Ей хорошо, и она почти готова, а значит я снова получу часть особого наркотика — наблюдать за ней один из пунктов моего собственного удовольствия. Без него я не забираю весь свой выигрыш.

Амелия стонет чаще, чаще, еще, дышит быстрее. Дрожит. Клянусь, я такого еще не видел. Как она кончает, никто и никогда не сможет. Чувственно, долго и быстро. Прекрасно быстро, от чего я тихо посмеиваюсь, но сразу же сдаюсь сам. Она слишком крепко сжимает меня, забирая себе все без остатка.

* * *

— …С чего вдруг ты решила переодеться? — спрашиваю ее, когда мы лежим в ванной.

Амелия позади меня, она обнимает мое тело руками и ногами, водя мочалкой по груди, а второй рукой легко гладит по волосам. Мне спокойно. Так чертовски спокойно, и я даже не помню, что злился сегодня, да вообще когда-то. Будто рядом с ней открывается какой-то портал в другое измерение, и я сам становлюсь другим человеком. Он нравится мне больше того, кто есть на самом деле, если честно…

— Ты расстроился… — тихо отвечает, оставляя поцелуй на моей щеке, — Я хотела тебя немного порадовать. Правда ты не дал мне сделать все так, как я задумала!

— Не удержался. Прости.

Как сытый кот, я прикрываю глаза и с улыбкой полностью расслабляюсь, выводя круги на ее колене. Нирвана. Не иначе как Нирвана, черт бы ее побрал…

— Все в порядке? — еще тише спрашивает, заставляя меня нехотя открыть глаза.

Я мог бы исполнить. Мог бы не отвечать. Мог бы нахамить и съязвить, но сталкиваясь с ее открытым, таким взволнованным взглядом, не могу. Нет во мне яда сейчас, только тишь да гладь.

— Теперь да, — отвечаю, касаясь ее щеки, — Ты рядом и все просто великолепно, малыш. Спасибо.

Амелия закатывает глаза, щипая за руку, но на самом деле ей приятно это слышать.

— Когда я расстраивалась, — вдруг говорит с улыбкой, — Мама рассказывала мне разные легенды. Хочешь расскажу тебе?

Я хочу все, что с тобой связано. Думаю, но в слух лишь киваю, она улыбается только шире, показывая ямочки, набирает побольше пены и выкладывает мне на грудь.

— В золотом веке люди жили счастливо и спокойно, но, жаль, недолго он продолжался. Одним днем с востока, из страны великанов, в Митгард пришли три женщины. Первая была старой и дряхлой — Урд, прошедшее. Верданди — женщина средних лет, настоящее, а третья совсем молоденькая Скульд — будущее. Эти три женщины были вещие норны, волшебницы, наделенные чудесным даром определять судьбы мира, людей и даже богов.

— Какой полезный навык…

Амелия строго смотрит на меня и шикает, от чего я тихо смеюсь, но замолкаю. Мне интересно ее слушать. Редкость, но данность…

— «Очень скоро жажда золота и наживы проникнет в сердца людей. Так закончится золотой век», — сказала Урд. «Люди будут убивать и обманывать друг друга из-за золота. Много честных, славных героев оно ослепит, и погибнут они в борьбе за него», — добавила Вернанди. «Да, все это произойдет,» — не отрицала Скульд, но добавила, — «Но пройдет время, когда золото потеряет свою власть над людьми, и тогда они снова будут счастливы».