Читаем Глобалия полностью

— Расскажи мне все, как есть, — прошептала Кейт.

Она взяла Байкала за руку и усадила рядом с собой на траву.

— Я тебе уже говорил, я здесь задыхаюсь. Я больше так не могу. Я хочу выбраться отсюда.

— Согласна, Сиэтл — ужасный город. Но я же тебе предлагала слетать в Улан-Батор навестить мою бабушку. А можем погостить у моих родственников на ранчо в Зимбабве.

— Кейт, ты не понимаешь. Везде будет одно и то же. Мы так и останемся в Глобалии. Это будет одна и та же страна, которую я ненавижу.

— Конечно одна и та же. Никаких других стран не существует! Может, ты жалеешь о тех временах, когда было много разных государств, которые все время только и делали, что воевали друг с другом?

Байкал пожал плечами. Кейт продолжала настаивать.

— Больше нет границ между странами. Разве это плохо?

— Естественно. Кейт, ты сейчас пересказываешь пропаганду, которую тебе вбили в голову, как и всем нам. Глобалия — это свобода! Глобалия — это безопасность! Глобалия — это счастье!

Кейт обиженно посмотрела на него. Слово «пропаганда» звучало как оскорбление. Ведь на самом деле она сказала чистую правду.

— Ты, конечно, считаешь, что намного умнее меня. Но не станешь же ты отрицать, что теперь можно ездить куда угодно! Включи свой мобильный, выбери турагентство, и завтра же можешь отправиться в любой конец мира...

— Да, — согласился Байкал, — поехать можно куда угодно. Но только в пределах безопасных зон. То есть туда, куда нам разрешают ездить. Туда, где все одно и то же.

— Но вся Глобалия — сплошная безопасная зона! Европа, Америка, Китай... Все остальное пусто, там одни антизоны.

Байкал воскликнул звенящим от волнения голосом:

— А я все равно верю, что должно быть что-то еще!

Кейт вздохнула:

— Это ты мне уже говорил. Поэтому я и пошла за тобой. Но посмотри вокруг. Любимый, теперь ясно, что никакого другого мира нет, это только мечты. Остались только какие-то заброшенные дебри на краю света, заповедники да пустыри.

— Я полгода собираю сведения, — упорствовал Байкал. Он гордо встряхнул головой, но в голосе его угадывалось отчаяние. — Я уверен, все антизоны сообщаются между собой. Отсюда можно выйти к морю, там дальше должны быть пустыни, а может быть, и настоящие города! Чего я только не делал, чтобы достать карты! Мне удалось подкупить одного парня, его дедушка был ботаником и бывал в антизонах в экспедиции. Он мне продал пакет программ с картами, но, похоже, все устарело: здесь ничего не узнать!

Кейт чувствовала, что он вот-вот заплачет. Она провела рукой но его волосам, пригладив непокорные, черные как смоль пряди, которые тут же заторчали снова.

— Давай скорей вернемся, — шепнула она, — Скажем, что потерялись, что дверь была открыта, а нам хотелось побыть наедине. Нам ничего не будет. Разве что оштрафуют.

— Нет, — сказал Байкал, тряхнув головой, — Я туда не вернусь. Это настоящая тюрьма.

— У нас кончилась еда. Здесь никто не ходит, может, только угольщики, да какие-то таинственные лесные жители. Тут страшно, в воздухе воняет гарью. Мы в любой момент можем угодить в ловушку или наступить на мину. Ну и где, по-твоему, тюрьма?

— Там, — не сдавался Байкал.

Кейт отдернула руку. Они молча посмотрели друг на друга. Что, если свирепый вид Байкала, его необузданность, которая так привлекла ее в начале, — это всего лишь упрямство капризного ребенка? Она ввязалась в эту авантюру, восхищенная его энергией и уверенностью в себе. Но сейчас Кейт вдруг поняла, что за всем этим может скрываться и нечто другое: гордыня и даже глупость.

— С меня хватит! — крикнула девушка и встала.

Она взяла свой рюкзак.

— Я пойду назад.

— Ты не знаешь дороги, — возразил Байкал.

Лучше бы он этого не говорил. Теперь Кейт уже не могла позволить себе передумать. Была затронута ее гордость.

— Еще посмотрим.

Девушка решительно надела рюкзак и быстро зашагала по тропинке, которая вела в лес.

С минуту Байкал постоял в одиночестве, сжав кулаки. Он ни за что не хотел отказываться от задуманного, но при мысли о том, что Кейт из-за него окажется в опасности, решил больше не упрямиться. Молодой человек взвалил на спину рюкзак и побежал вслед за ней вверх по крутому склону.

Тропа была извилистая, а потому он не сразу заволновался оттого, что не видит Кейт. Наверняка она скрылась за следующим поворотом. Прошло десять минут. Байкал удивился, что до сих пор не нагнал ее. По дороге ему не попалось ни одной развилки, к тому же он был уверен, что ходит гораздо быстрее, чем Кейт. Он принялся звать ее. Его крики эхом отозвались в соседнем ущелье. Вдруг она спряталась? Некоторое время назад Байкал проходил через участок леса, заваленный огромными камнями. Наверняка Кейт спряталась за одним из них. Может быть, ей нужно было уединиться или же она решила пропустить его вперед.

Он пошел обратно, не переставая звать Кейт. Солнце уже скрылось за горным кряжем, и тропинку окутала сиреневатая тень, которая в горах задолго предвещает наступление ночи.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива. Фантастика

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее