Глобализация: тревожные тенденции

За позицией людей из министерства финансов стояли политические соображения наравне с экономическими. Они были озабочены постоянно грозящей, как им казалось, опасностью реставрации коммунизма. Постепеновцы же считали реальной опасностью провал шоковой терапии: рост бедности и падение доходов населения могли подорвать поддержку рыночных реформ. И опять постепеновцы оказались правы. Выборы в Молдове в феврале 2000 г., на которых старые коммунисты получили 70 процентов мандатов в Парламенте, были, пожалуй, самым крайним случаем, но ныне разочарование радикальными реформами и шоковой терапией отражает общее настроение населения стран с переходной экономикой^{40}. Понимание перехода к рыночной экономике как последнего раунда битвы между добром и злом, между рынком и коммунизмом породило еще одну проблему: МВФ и министерство финансов США относились с презрением и недоверием к бывшим коммунистам, за исключением немногих избранных, ставших их союзниками. Конечно, существуют твердокаменные коммунисты, но многие из тех, кто входил в коммунистические правительства, далеки от ортодоксальной веры. Они скорее были прагматиками, стремившимися сделать карьеру в системе. Если система требовала их вступления в коммунистическую партию, то это не казалось им слишком высокой ценой за карьеру. Некоторые из них радовались окончанию коммунистического господства и началу демократических процессов. Если эти люди и сохранили что-то от своего коммунистического прошлого, так это убеждение в том, что государство должно нести ответственность за оказание помощи тем, кто в ней нуждается, и веру в необходимость более эгалитарного общества.

На самом деле эти бывшие коммунисты стали тем, что в европейской терминологии называется социал-демократами различных оттенков. В американских терминах они могут быть размещены где-то в диапазоне от Старых демократов Нового курса Ф. Рузвельта до более современных Новых демократов, хотя большинство из них, по-видимому, ближе к первым, чем к последним. Ирония заключается в том, что администрация демократа Клинтона, внешне принимая взгляды, созвучные этим социал-демократам, очень часто солидаризовалась в политике по отношению к переходным экономикам с реформаторами правого толка, учениками Милтона Фридмена и радикал-реформаторов, которые практически не обращали внимания на последствия своей политики в социальной сфере и области распределения дохода.

В России не было никого, кроме бывших коммунистов, с кем можно устанавливать отношения. Сам Ельцин был бывшим коммунистом ― кандидатом в члены Политбюро. В России коммунисты фактически никогда не были отстранены от власти. Почти все российские реформаторы ― бывшие коммунисты. Одно время казалось, что линия разлома проходит между теми, кто был тесно связан с КГБ и Госпланом ― центрами политического и экономического контроля при старом режиме, ― и всеми остальными. «Хорошими парнями» были хозяйственники вроде Виктора Черномырдина, главы Газпрома, сменившего Гайдара на посту премьер-министра. Он казался прагматиком, с которым можно иметь дело. Некоторые из этих «прагматиков» готовы были украсть столько государственного имущества для себя и своих друзей, сколько им удавалось утащить; но они ― и это было совершенно очевидно ― не придерживались левой идеологии. На заре переходного периода США и МВФ в вопросе о союзниках, вероятно, исходили из суждений (верных или ошибочных) о способности превратить Россию в обетованную страну свободных рынков, но к 2000 г. возобладал жесткий прагматизм. В результате промахов Ельцина и его окружения изначальный идеализм сменился откровенным цинизмом. Администрация Буша приняла Путина тепло, как человека, с которым можно сотрудничать, причем почти не придавалось значение тому, что он выходец из КГБ. Потребовалось длительное время, чтобы мы наконец перестали судить о людях по тому, были ли они коммунистами при старом режиме, или даже по тому, что делали в то время. Ошибочная идеология ослепляла нас в отношениях с новыми лидерами и партиями в Восточной Европе, а также в разработке экономической политики. Не меньшую роль ошибочные политические суждения играли в отношении России. Многие из тех, кого мы считали союзниками, были скорее заинтересованы в самообогащении, чем в создании рыночной экономики, хорошо зарекомендовавшей себя на Западе.