Способы, которыми переход осуществлялся в России, вели к эрозии социального капитала. Богатыми становились не путем упорного труда или инвестирования, а путем использования политических связей для захвата по дешевке государственной собственности в ходе процесса приватизации. Социальный контракт, который связывал граждан друг с другом и с правительством, был нарушен в тот момент, когда пенсионеры увидели, что правительство отдает ценнейшее государственное имущество и в то же время уверяет, что у него нет денег для выплаты пенсий.
Концентрация МВФ на макроэкономике, и в особенности на инфляции, вела к тому, что там отодвигали в сторону решение проблем бедности, неравенства и социального капитала. Когда им ставили в упрек эту близорукость, они обычно отвечали: «Инфляция особенно сильно ударяет по бедным». Но в их политической схеме не было места для минимизации ее воздействия на бедных. А игнорируя воздействие своей политики на бедных и на социальный капитал, МВФ фактически препятствовал макроэкономическому успеху. Эрозия социального капитала создала климат, неблагоприятный для инвестирования. Отсутствие у российского правительства (и МВФ) хотя бы просто внимания к проблеме создания страховочной сетки, пусть и на самом минимальном уровне, замедляло процесс реструктуризации. В этих условиях даже наиболее прагматичный заводской менеджер часто находил затруднительным увольнение работников, зная, как мала дистанция между увольнением рабочих и крайними лишениями, а то и голодом.
ШОКОВАЯ ТЕРАПИЯ
В центре большой полемики о стратегии реформ в России находился вопрос о темпе реформ. В конце концов кто же оказался прав ― «шокотерапевты» или «постепеновцы»? Экономическая теория, которая фокусирует внимание на равновесии и идеализированных моделях, гораздо меньше может сказать, чем можно было бы ожидать, о динамике: о порядке следования, выборе времени и темпах реформ ― хотя экономисты из МВФ часто пытаются убедить свои страны-клиенты в обратном. Участники полемики прибегали к метафорам, чтобы убедить других в достоинствах своей позиции. Сторонники быстрых реформ говорили: «Вы не можете перепрыгнуть пропасть двумя прыжками», а постепеновцы ссылались на то, что для появления на свет младенца требуется девять месяцев и что при переходе речки вброд нужно нащупывать камни на дне. В некоторых случаях обе точки зрения разделяла скорее интерпретация горизонта реформ, чем реальные представления о сроках их проведения. Когда я присутствовал на семинаре в Венгрии, один из участников заявил: «Нам нужны быстрые реформы! Они должны быть проведены не более чем за пять лет». Другой ему возражал: «Нам нужны постепенные реформы. Они займут не менее пяти лет». Больше полемики было о способах реформирования, чем о темпах.
Мы уже встречались ранее с двумя основными положениями постепеновцев: «поспешишь ― людей насмешишь» ― очень трудно в спешке разработать хорошую программу реформ, и, кроме того, необходима правильная последовательность мероприятий. Есть, например, важные предпосылки для успешной массовой приватизации, и создание этих предпосылок требует времени{37}
. Странный характер российских реформ продемонстрировал, что хотя стимулирование, несомненно, имеет важное значение, но тот эрзац-капитализм, который возник в России, не обеспечивает стимулов к созданию богатства и экономического роста, скорее он стимулирует обдирание активов. Вместо безукоризненно работающего рыночного механизма быстрые реформы привели к Дикому Востоку, где царит хаос.БОЛЬШЕВИСТСКИЙ ПОДХОД К РЫНОЧНЫМ РЕФОРМАМ